Загадочная болезнь молодого Пушкина: почему он в 19 лет побрился наголо
В 1817 году 18-летний Александр Пушкин выпустился из царскосельского Лицея и следующие три года провёл, развлекаясь в Санкт-Петербурге. К юному поэту уже пришла первая слава, и в столичном «большом свете» его всюду принимали «на ура». Вокруг Пушкина составился целый кружок образованных молодых людей, считавших его образцом для подражания. Разумеется, не обходилось и без амурных похождений. К примеру, Пушкин часто появлялся в салоне княгини Авдотьи Голицыной, в которую он был влюблён. Однако беззаботные дни юности внезапно были омрачены болезнью, которая поразила поэта в феврале 1818 года.
Гнилая горячка
«Болезнь остановила на время образ жизни, избранный мною. Я занемог гнилою горячкою», – писал Пушкин в автобиографии.
Под «гнилой горячкой» в начале XIX века подразумевали тиф. Эта болезнь нередко встречалась в аристократическом обществе – например, в 1831 году от тифа умер ближайший друг Пушкина Антон Дельвиг.
Лечение Пушкина затянулось на шесть недель. Принимавший его придворный врач Джеймс Лейтон сажал пациента в ванну со льдом. Одна из лечебно-профилактических мер при тифе в то время заключалась в бритье головы. Это делалось для того, чтобы предотвратить распространение тифозных вшей. Кроме того, в некоторых случаях больным делали прижигания на затылке (подвергался ли Пушкин этой процедуре, неизвестно).
По признанию Пушкина, чувство выздоровления оказалось для него «одним из самых сладостных». Юный поэт не привык долго сидеть в четырёх стенах при закрытых окнах.
Впечатления выздоровевшего Пушкина отразились в стихотворении 1819 года «К Энгельгардту»:
«Я ускользнул от Эскулапа,
Худой, обритый, но живой.
Его мучительная лапа
Не тяготеет надо мной».
Парик
Чтобы снова «выйти в свет», Пушкину нужно было чем-то прикрыть голову. Ходить бритоголовым в ту пору было не принято. Поэт нашёл выход – он стал надевать парик. Правда, выглядел Пушкин при этом настолько нелепо, что не мог вести себя спокойно. Об одном из таких эпизодов можно прочесть в воспоминаниях актрисы Александры Каратыгиной-Колосовой (которую Пушкин называл «волшебницей прекрасной»).
«В 1818 г., после жестокой горячки, ему обрили голову, и он носил парик, – писала мемуаристка. – Это придавало какую-то оригинальность его типичной физиономии и не особенно его красило. Как-то, в Большом театре, он вошёл к нам в ложу. Мы усадили его, в полной уверенности, что здесь наш проказник будет сидеть смирно… Ничуть не бывало! В самой патетической сцене Пушкин, жалуясь на жару, снял с себя парик и начал им обмахиваться, как веером».
Бритая голова поэта привлекла внимание сначала соседних лож, а затем и зрителей, сидевших в креслах. То тут, то там раздавался смех, и это мешало смотреть представление. Друзья пытались урезонить Пушкина, но тот продолжал дурачиться . Сначала он соскользнул вниз и уселся на полу, а затем напялил парик «как шапку». На полу поэт просидел до конца пьесы.
Актёр и драматург Пётр Каратыгин описывал похожий случай. Однако, по его версии, дело происходило весной 1818 года не в Большом Театре, а на улице рядом с ним. Каратыгин ехал в фургоне вместе с воспитанником театрального училища Дембровским и увидел в окне дома знакомого камер-юнкера Всеволжского. Рядом с ним сидел «кто-то с плоским, приплюснутым носом, большими губами и с смуглым лицом мулата».
«Мулат снял с себя парик, стал им махать над своей головой и кричал что-то Дембровскому. Эта фарса нас всех рассмешила», – вспоминал Каратыгин.
На вопрос актёра «Кто этот господин?» Дембровский пояснил, что это «сочинитель Пушкин».
Вероятно, поэту нравилось смешить людей своим внешним видом. По мнению лингвиста Бориса Гаспарова, Пушкин «использовал свою «обритость» и необходимость носить парик в качестве комической социальной маски».
Несколько раз горячка повторялась, и Пушкину опять приходилось лечиться и брить голову.
«Явился обритый Пушкин из деревни», – писал Александр Тургенев князю Вяземскому 19 августа 1819 года.
Отсутствие волос поэт маскировал не только с помощью парика. Как отмечал пушкиновед Пётр Бартенев, Пушкин пытался скрыть бритую голову то под ермолкой, то под шляпой с прямыми полями. Последнюю он впоследствии прославил в строках «надев широкий боливар, Онегин едет на бульвар». А будучи в Кишинёве в 1820 году, как писал в дневнике Владимир Горчаков, обритый Пушкин вместо парика надевал феску («молдаванскую шапочку»).
По-видимому, с молодости у Пушина остался страх облысеть. Он представлял, что в старости лишится своей незаурядной шевелюры. Это нашло отражение в автопортретах Пушкина, которые остались в его рукописях. Один из рисунков, датированный маем-октябрём 1823 года, изображает обрюзгшего старика с узнаваемыми бакенбардами и совершенно лысой макушкой. Ещё один «старческий» автопортрет, более тщательно прорисованный, был найден в черновиках романа «Евгений Онегин». Лицо Пушкина на этом рисунке избороздили глубокие морщины, а тёмная линия волос сохранилась только в нижне-затылочной зоне.
Стоит отметить, что генетическая склонность к плешивости у Пушкина, видимо, действительно была. Его сын Александр, ставший генералом, к старости облысел.
