На что надеялся Наполеон, когда напал на Россию
Рассчитывал ли он на переворот? Об этом есть многочисленные свидетельства, в том числе из уст самого Наполеона.
Информированность Наполеона
Ведя подготовку к войне с Россией, Наполеон, естественно, пытался разными путями получить сведения о русской армии и о настроениях в придворных кругах. В этом ему помогали осведомители, которые наверняка были как среди многочисленных французских эмигрантов, наводнивших Россию после революции 1789 года, так и среди русской знати. По мнению историка Евгения Тарле, «о сановниках Александра, о всех придворных интригах Петербурга и Павловска Наполеон имел от своих шпионов самую детальную информацию». Кроме того, сведения о разных пересудах в российских верхах достигали монарших дворов в европейских столицах, где не только находились агенты Наполеона, но и правили лично преданные ему люди, даже его братья.
Наполеон прекрасно знал, что Тильзитский мир, заключённый с ним русским императором Александром I в 1807 году, был встречен очень неодобрительно широкими слоями русского дворянства и купечества. Это недовольство всё усиливалось, поэтому разрыв с Францией многие встретили потом с удовлетворением. В 1810 году министр иностранных дел Наполеона герцог де Кадор докладывал, что большинство русской знати склоняется к союзу с Англией. Вместе с тем, он назвал людей, которые остались бы верны союзу с Францией при любых обстоятельствах. Это, в частности, тогдашний министр иностранных дел России граф Николай Румянцев и князья Куракины. Так что Наполеон имел своё «лобби» в высших кругах Петербурга.
Надежда на «бояр»
Известно, что перед вступлением в Москву Наполеон целый день просидел на Поклонной горе в ожидании депутации «московских бояр» с ключами от города. Многим это кажется нелепостью. Между тем, это было характерное во Франции восприятие русских политических и исторических реалий.
Об истории России тогда многие судили только по сочинению Вольтера «История Петра Великого». У читавших её складывалось впечатление о смертельном соперничестве старой и новой столиц России – Москвы и Санкт-Петербурга. Считали, будто перенеся столицу в Петербург, Пётр I оставил в Москве целый слой старинного родовитого боярства. И вот теперь это боярство, ущемлённое в своих привилегиях, ждёт только удобного случая, чтобы свести счёты с Петербургом.
Генерал-квартирмейстеру Великой армии Пьеру Дарю Наполеон говорил в августе 1812 года в Витебске, по свидетельству историографа этой кампании графа Филиппа де Сегюра: «Если Александр будет упорствовать [в заключении мира], я начну переговоры с боярами или даже с населением этой столицы [Москвы]… Москва ненавидит Петербург, я воспользуюсь этим соперничеством, последствия которого будут неисчислимы».
Историк Тарле считал, что «великосветские шпионы Наполеона, с давних пор доносившие ему обо всем, что делается и говорится в обеих русских столицах, придавали преувеличенное значение тому, что они подслушали среди резких на язык московских бар и опальных бюрократических тузов, проживавших в Москве». Наполеон, по его мнению, «безмерно преувеличил значение этой московской дворянской фронды».
Расчёт на недовольство поражением
Но если надежда поднять Москву против Петербурга была утопией, то дворцовый переворот в той или иной форме мог оказаться реальностью.
Середина XVIII века прошла в России под знаком дворцовых переворотов. И в начале XIX века случился рецидив – Александр I вступил на престол после убийства, с его ведома, его отца. Вся Европа была прекрасно осведомлена о способности и традиции русской знати свергать неугодного ей монарха. Возможно, уже тогда сложился афоризм, что «русская конституция это деспотизм, ограниченный страхом перед убийством».
В июне 1812 года, по пути к своей Великой армии, сосредоточенной у западных границ России, Наполеон говорил одному из своих адъютантов, графу Луи де Нарбонн-Лара: «Предположите, что Москва взята, Россия повержена, царь пошёл на мир или погиб при каком-нибудь дворцовом заговоре». Получается, что расчёт на дворцовый переворот изначально присутствовал в планах Наполеона перед вторжением в Россию.
Известие о вторжении Великой армии элита России восприняла как банкротство политики «тильзитского» курса Александра I. Донесения агентов не только Наполеона, но и других европейских монархов дают картину тогдашних настроений русской знати. Меньшинство открыто обвиняло царя в том, что он довёл до разрыва с Наполеоном. Большинство же, считая этот разрыв неизбежным, судачило о том, что царь, в силу своих природных качеств, не способен справиться с нашествием, и его надобно заменить кем-нибудь более подходящим – решительным и волевым человеком.
Царя терпеть не могли
Хорошо известно, что в элите России и даже в царской семье многие стояли за то, чтобы мириться с Наполеоном. Яростным сторонником мира был брат императора, наследник престола цесаревич Константин. Покидая летом 1812 года русскую армию генерала Барклая-де-Толли вслед за царём, отъехавшим в Петербург, Константин обещал главнокомандующему, что едет заставить своего брата заключить мир.
Особенный шок произвела в высших кругах русского общества сдача Москвы. Сестра царя Екатерина писала ему в те дни: «Вас громко обвиняют в несчастье, постигшем вашу империю… И не один какой-нибудь класс, но все классы объединяются в обвинениях против вас… Один из главных пунктов обвинений против вас — это нарушение вами слова, данного Москве… Это имеет такой вид, что вы ее предали. Не бойтесь катастрофы в революционном роде, нет. Но я предоставляю вам самому судить о положении вещей в стране, главу которой презирают». В строках этого письма содержится совершенно недвусмысленный намёк на то, что Александру может грозить та же участь, которая постигла его отца – не революция в духе французской, а верхушечный переворот.
Как мы сказали бы сейчас, рейтинг Александра I в глазах российского общества неуклонно падал на протяжении всего лета 1812 года, а после сдачи Москвы достиг нулевой отметки.
Весьма возможно, что дворцовый переворот в России в 1812 году не произошёл лишь потому, что у знати не нашлось подходящего человека, на кого можно было бы заменить Александра I. Его братья, имевшие, в случае отстранения царя от власти, легитимные права на престол, ещё меньше его были способны решительно вести войну либо же заключить выгодный России мир и союз с Наполеоном. И, во всяком случае, никто из них не решился возглавить заговор, чреватый братоубийством.
