Старообрядцы, придерживавшиеся дореформенного, то есть дониконианского христианства, жили по своим, расходившимся с официальным православием канонам. Одной из самых необычных практик староверов была «красная смерть», к которой они прибегали в случае крайней необходимости.
«Красная смерть»
Упоминание о загадочной «красной смерти» можно отыскать в статье этнографа Дмитрия Зеленина «Красная смерть русских старообрядцев». В ней автор фиксирует, что у староверов, проживавших Елабужском и Сарапульском уездах, тяжелобольных членов общины сначала крестили, а потом душили красной подушкой.
Однако подобные действия можно было провести не над каждым страдающим недугом человеком, а только над тем, кто добровольно выбирал такой уход из земной жизни.
«Красная смерть» у этих староверов приравнялась к мученической смерти и почиталась выше естественной кончины.
Основным отличием возвышенной «красной смерти» от греховного самоубийства было то, что первая должна была осуществляться руками другого члена общины, которого называли «душила». Удушение обыкновенно проводилась при помощи подушки, которую в староверческой среде все называли созвучно смерти — красной.
Однако существовали такие способы проститься с жизнью, когда можно было обойтись без специалиста в области «задушения».
К ним Дмитрий Зеленин относил добровольное голодание, самосожжение или замуровывание в чем-либо. Если же человек сам лез в петлю или топился, не желая доставлять неудобства своим родственникам, то он, как грешник, после смерти должен был предстать перед чёртом.
В царской России ходили слухи, что актив секты бегунов подвергал «красной смерти» всех колебавшихся и отступников от их веры. Однако учёный Сергей Зеньковский полагал, что данный факт не имел места, а распространяемые сплетни, всего лишь происки врагов.
Символика красного
В славянской культуре красный цвет всегда был синонимом слова «красивый».
Он активно использовался в одежде, где выполнял не только декоративную, но и охранную функцию, поскольку был связан с солярными божествами.
Помимо этого красный цвет символизировал собой кровь, которая для жителей древней Руси являлась олицетворением передачи информации, мысли между человеком и богами языческого пантеона.
В похоронно-погребальной семантике красный цвет играл роль связующего звена, посредством которого душа смертного передавалась в руки божествам.
Обвязывая облаченного в белые одежды покойника красными лентами, славяне как бы радовались за него, поскольку ему предстоял пир с высшими силами.
На Руси с красным цветом соотносилась княжеская власть, солнечный свет, рассвет, закат и языки пламени священного костра.
Исходя из этого «красная смерть», применявшаяся старообрядцами, приобретала значение самой лучшей формы перехода в загробный мир, отождествляясь с отправлением в обожествлённый космос.
По Наталье Велецкой
Исследовательница Наталья Велецкая, изучив скудные сведения относительно «красной смерти», предположила, что корни этого староверского ритуала следует искать в глубокой древности, точнее в одной из рудиментарных форм протославянского обряда проводов в загробный мир.
В своей работе «Языческая символика славянских архаических ритуалов», она подчёркивала, что «красная смерть» является наиболее ранней разновидностью пережиточных форм подобных ритуалов.
Она применялась задолго до появления традиции избавления от больных стариков посредством «сажания на саночки», «сажания в накрытую бочку», «сажания на лубок», отводом их в дремучий лес или умерщвления ударом по голове.
В отличие от перечисленных ритуалов, «красная смерть» была исключительно добровольным актом, а не вынужденным действием из-за бытовавшего обычая подчинения.
В качестве доказательства существования подобных действий могут выступать гулявшие в народе поговорки: «Отца на лубе спустил, и сам того же жди», «Ты чужой век живёшь, пора тебя лобанить», «Живём не на радость, и пришибить некому», «На миру и смерть красна».
«Красная смерть» староверов, по мнению исследовательницы, имеет общие черты с обычаями добровольного ухода из жизни, существовавшими у малочисленных народов Севера.
У них подобная кончина тоже воспринималась как подвиг, а потому ритуал захоронения людей, решившихся на своевольную смерть, проходил по более архаичному, сложному и почтительному сценарию.
После свершения «красной смерти» не принято было оплакивать покойного, а следовало, напротив, радоваться, поскольку душа мученика отправлялась на встречу с Иисусом.
Наталья Белецкая обращала внимание на то, что самым древним способом принятия «красной смерти» было самосожжение, которое аналогично древне-индоевропейской форме кончины подразумевало быстрый уход в космический мир божеств и предков.
«Хмель»
О «красной смерти» весьма красноречиво поведал литератор Алексей Черкасов, описавший её в своём произведении «Хмель».
Вероятнее всего, автор при создании книги опирался на собственные наблюдения, сделанные им в среде старообрядцев – филипповцев.
Согласно тексту, пожелтевшая от терзавших её болезней бабка Марфа, ранним утром доползла до Христова тополя, и отбив 1000 поклонов, вымолила для себя «красную смерть».
После этого ей оставалось только дождаться, когда один из старейших членов общины, облачившись в красную рубаху и белые штаны, сняв обувь, и взяв в руки красную подушку, придёт исполнять её желание, то есть душить.
Марфа, устроившись в тёмной комнате, мрак которой нарушал лишь свет от тоненькой восковой свечи, которую она держала в руках, услышав приближение душителя, должна была выкрикнуть: «Я здесь, отче!».
Дальше душителю, выступавшему в роли господнего посланника, следовало, молясь, и не открывая глаз, добраться до смертницы, и в третий раз, услышав фразу: «Я здесь, отче!», накрыть её подушкой, и навалившись всем телом, лишить жертву жизни.
После завершения ритуала филипповцы приступали к празднованию этого события с весёлыми песнопениями, плясками и употреблением запрещенных в иные дни продуктов: вина, рыбы, мяса и яиц.
