Зачем Карамзин переписал историю России
«История государства Российского» Николая Карамзина — книга, которая создала наше прошлое. Выпущенная в 1818 году, она стала сенсацией: тираж в 3000 экземпляров разошёлся за месяц, а сам историк получил личную благодарность императора Александра I. На несколько поколений читателей именно карамзинские образы князей, царей и народных бедствий сформировали картину русской истории. Однако с момента публикации этот труд вызывал не только восхищение, но и ожесточённые споры. Критики обвиняли автора в предвзятости, литературных домыслах и сознательном искажении фактов. Почему же фундаментальный труд Карамзина до сих пор остаётся предметом острых дискуссий?
Монархический взгляд: история царей, а не народа
Главная претензия к Карамзину, звучавшая ещё от его современников, — исключительный фокус на правителях. История в его изложении — это череда княжеских усобиц, царских решений и подвигов элиты. Народ в ней выступает безликой массой, пассивным объектом управления. Такая концепция была неслучайна.
Карамзин был убеждённым монархистом. Его труд, финансируемый лично императором, стал идеологическим обоснованием власти. Александру I, столкнувшемуся с либеральными и революционными идеями после войны 1812 года, была крайне важна такая трактовка истории, доказывающая необходимость сильной единоличной власти. Недаром Пушкин в эпиграмме намекал на заказной характер работы: «В его «Истории» изящность, простота / Доказывают нам, без всякого пристрастья, / Необходимость самовластья / И прелести кнута».
Литературный вымысел против исторической правды
Вторая линия критики — чрезмерная «литературность» труда. Карамзин, блестящий писатель и создатель сентиментальной прозы («Бедная Лиза»), подходил к истории как к драме. Его персонажи — Иван Грозный, Борис Годунов — выписаны яркими, почти романтическими красками, с чётким разделением на добродетель и порок.
Именно Карамзин создал канонический образ Ивана Грозного как кровожадного маньяка-садиста, для которого казни были «потехой». Образ Бориса Годунова как коварного детоубийцы, виновного в гибели царевича Дмитрия, также вышел из-под его пера. Современная историческая наука, опирающаяся на документы и данные археологии, давно отказалась от этих упрощённых клише. Установлено, что царевич Дмитрий, скорее всего, погиб в результате несчастного случая во время припадка эпилепсии, а политика Грозного, при всей её жестокости, была сложным явлением в процессе становления централизованного государства.
Европоцентризм и «дикие славяне»
Мировоззрение Карамзина было сформировано западной культурой. Французская писательница мадам де Сталь, встретившая его, отозвалась кратко: «Сухой француз — вот и всё». Этот взгляд пронизывает всю «Историю».
Древняя Русь у Карамзина — это «дикие», «непросвещённые» племена, которые обрели цивилизацию лишь благодаря приходу варягов (норманнская теория) и последующему крещению по византийскому образцу. Он практически игнорирует достижения дохристианской эпохи. Сегодня археологи доказали, что восточные славяне имели развитую материальную культуру, сложную социальную организацию и, вероятно, свою систему письма («черты и резы») задолго до Рюрика и Владимира Крестителя.
Слово «иго» и образ врага
Одно из самых спорных наследий Карамзина — термин «татаро-монгольское иго». Именно он ввёл это эмоционально заряженное слово в широкий оборот. В его трактовке монголы — это стихийное бедствие, «туча», дикая орда, не несущая ничего, кроме разрушения.
Главные качества русского солдата, которых боялись противники
Современные историки, особенно в Татарстане, справедливо указывают на однобокость этой картины. Отношения Руси и Орды за три столетия были сложными: помимо войн и дани, существовали активные торговые, дипломатические и культурные связи. Многие институты московской государственности формировались под влиянием ордынских моделей управления. То же касается и хазар, которых Карамзин изображал жестокими поработителями, — сегодня их каганат признан высокоразвитым государством, сыгравшим ключевую роль в регионе.
Непростительные ошибки или дух эпохи?
Критикуя Карамзина за субъективность и ошибки, важно понимать контекст его работы. Он был пионером, впервые попытавшимся создать связный национальный нарратив из разрозненных летописей. У него не было доступа к тем архивам и археологическим данным, которые есть у современных учёных.
Его «История» — не строгий научный трактат, а грандиозное публицистическое и литературное произведение, призванное ответить на вызовы своего времени: укрепить национальное самосознание после 1812 года и дать идеологическую опору монархии.
Парадокс Карамзина в том, что его ошибки и предвзятость оказались не менее влиятельны, чем верные наблюдения. Созданные им яркие, почти мифологические образы правителей и врагов на столетия определили массовое восприятие русской истории. Он дал стране прошлое, в котором она так нуждалась, но это прошлое было написано с вполне определённой, монархической и европоцентричной точки зрения. Диалог с Карамзиным, споры о нём — это и есть признак того, что его труд остаётся живым, продолжая формировать наше историческое сознание, даже когда мы с ним не согласны.
