Руда, уголь, «чёрный янтарь»: чем богата Крымская земля
В начале XX века в Ялтинском уезде внезапно появились странные люди с кирками и лопатами. Они рылись в земле, обустраивали стоянки, смущали умы местных жителей… Так в 1911 году в Крыму разразилась самая настоящая «золотая лихорадка».
Причиной этому стала статья в газете «Новое время», перепечатанное несколькими местными — о том, что «в горах близ Козьмо-Демиановского монастыря неожиданно найден крупный самородок золота», стало настоящей сенсацией. Немедленно к горам отправились желающие быстро разбогатеть. Местные специалисты, изучив местность, пожимали плечами: ничто не указывает на золотоносные породы.
Полтора года спустя «золотая лихорадка» вспыхнула вновь. «Близ Космодамиановского монастыря было уже этим летом впервые в Крыму два случая нахождения самородков золота. Теперь охотники, разрывая для костра землю, опять нашли там золотые крупинки. По-видимому, местность золотоносна и нуждается в серьёзном исследовании», — писал в декабре 1912 года «Одесский листок».
Сегодня любой геолог на вопрос о золоте в Крыму только улыбнётся: конечно, месторождений здесь нет. Точнее, иногда в породах можно обнаружить следы драгоценного металла — их может дать, например, потерянное или находящееся в древнем погребении золотое украшение, промышленные отходы и т.п.
Но Крымский полуостров природа всё-таки сокровищами не обделила. Некоторые из них в давние времена ценились если не на вес золота, то на вес заморского шёлка: например, именно такой «натурой» частично оплачивали купцы партии крымской соли.
Именно она — соль, считалась главным природным сокровищем в только-только перешедшей под руку великой государыни Екатерины II Тавриде. Князь Потёмкин, приказавшем сохранить (а ещё лучше увеличить) добычу, отдал соляные озёра в откуп — аренду тем, кто желал заниматься выволочкой. А охотников находилось много: учесть доподлинно объёмы добычи было невозможно, перспективы для обмана открывались колоссальные. Спустя восемь лет на озёрах ввели казённое управление.
Собирала деньги с арендаторов специальная соляная экспедиция. А Потёмкин живо интересовался её работой — хотя, конечно, чиновники и воровали, и приписывали, и злоупотребляли доверием. «Установил я и предписал Таврической Соляной экспедиции отпустить тамошнюю соль за хлеб и таким образом, что кто привезёт в перекопский магазин провиант, тому платить за четверть ржаной муки ваговой соли двадцать два пуда или дозволить набрать озёрной соли тридцать пудов». Этот потёмкинский ордер от 16 июля 1787 года должен был простимулировать купцов везти в Крым больше продовольствия.
На озёрную соль были годы урожайные и «гиблые». Продолжительные дожди разбавляли рапу в озёрах и размывали уже сложенные на берегах бурты соли. А солнце и сухая погода способствовали быстрому испарению воды в озёрах. «Созревшую соль» — а таковой она считалась, когда корка на поверхности водоёма достигала не менее пяди (примерно 18 см) в толщину. Тогда соляной пласт рубили и вывозили по деревянным мосткам на берег. Это была тяжелейшая ручная работа. Известный крымский историк и краевед Василий Кондараки отмечал, что в разгар «соляной страды» самый высокий спрос — на рабочих-татар.
«На прибывающих из других губерний нельзя полагаться, большинство их выбывает вследствие получения ран на ногах от разъедающего свойства воды соляных озёр. Только степной татарин, выросший на солёной почве Крыма не боится работать с утра до глубокой ночи в этой убийственной рапе», — писал краевед. Но и зарабатывали такие рабочие — их называли тафетчиками, неплохо: 2-3 рубля в день, а соляной сезон длился около двух месяцев.
К 1875 году, когда Кондараки закончил и выпустил свой труд «Описание Крыма», из местных озёр добывалось не менее 15 миллионов пудов соли. И в Крыму оптовикам продавали её по 2-3 копейки за пуд (16,3 кг), а в других губерниях России за неё уже просили от 50 копеек до рубля! Для сравнения, пуд картофеля купить можно было за 12 копеек. Цены на крымскую соль резко пошли вниз на рубеже следующего века: её стали добывать в Тавриде ещё больше!
В крымской «шкатулке с сокровищами» оказалась и железная руда. Ещё в конце 20-х годов XIX века её начал изучать горный инженер Алексей Гурьев. Камыш-Бурунское месторождение на Керченском полуострове он оценил высоко. Однако первая попытка выплавить в 1844 году чугун из местного сырья окончилась неудачей. А дальнейшие изыскания прервала Крымская война.
Успеха добились французские концессионеры. В 1895 году инженер Баяр представлял группу промышленников, заинтересованных в работах на месторождении, и именно под его руководством началась разработка руды. Первый металлургический завод на Керченском полуострове появился в 1900 году и, худо-бедно (то и дело рентабельность его оказывалась под вопросом), проработал до самой революции. Промышленным гигантом, где производилась добыча руды, её обогащение и переработка, завод стал при Советской власти. В начале 90-х руду перестали добывать: нерентабельно.
Не каждый крымский старожил знает о необычном уголке полуострова, находящемся в нынешнем Крымском горно-лесном заповеднике, недалеко от пятигорбой горы Бешуй. Это — единственное место в Крыму, где добывали каменный уголь. Точнее, геологами ещё в конце XIX были собраны образцы угля из-под Балаклавы, окрестностей деревни Теренаир (Глубокое Симферопольского района). Но эти месторождения были не для промышленной разработки.
Бешуйскому же месторождению, конечно, далеко было по качеству до знаменитых донбасских антрацитов, по щедрости — до Кузнецкого угольного бассейна. Крымский уголь — бурый, хранится плохо, ибо быстро растрескивается, содержит много влаги. Но при дефиците топлива и он хорош. Возможные запасы у горы Бешуй при весьма скромных угольных пластах оценивали до 2 миллионов тонн. Но кому в Таврической губернии нужны были тогда сомнительные угольные шахты? Отменное топливо в избытке привозили с материка.
А вот во время Гражданской войны о месторождении бурого угля пришлось вспомнить. Инициатором разработки был Пётр Врангель, источник топливо в Крыму, фактически отрезанном от большого мира, он стал искать сразу после занятия полуострова Добровольческой армией летом 1919 года.
«Об этих залежах было давно известно, однако они доселе не разрабатывались, хотя пласты были поверхностные, разработка легка и уголь хорошего качества, — отмечал в мемуарах Пётр Врангель. — Я приказал срочно исследовать месторождение и произвести разведку для проведения к угольным месторождениям железнодорожной ветки от ближайшей станции Бешуй-Сюрень… Ввиду недостаточности перевозочных средств (лошадей и повозок) месячная добыча угля не превышала пятнадцати тысяч пудов».
Бешуйскими копями очень интересовались партизаны, за недолгое время их работы несколько раз шахты пытались взорвать. Удачнее всего прошла операция под командованием Алексея Мокроусова: вход удалось завалить взрывом и… выгрести всю наличность из кассы конторы.
Шахты начали восстанавливать уже в ноябре 1920-го, сразу после того, как полуостров заняла Красная Армия. Топливо было жизненно необходимо разорённому полуострову. Проработали шахты до ноября 1941 года: их уничтожили партизаны.
«Бешуй-Копи… привели в полную негодность: уничтожили компрессор, машины и сожгли запасы угля до 4000 тонн…», — так записано в донесении на имя начальника Крымского штаба партизанского движения Владимира Булатова.
Под город Бешуй оказалось ещё одно сокровище: пласты гагата. Чёрные камешки с тусклым блеском охотно скупали ювелиры. Из этого поделочного камня — его ещё называют «чёрным янтарём», вытачивали бусы, мундштуки, пуговицы. Вот гагат добывали задолго до открытия шахт. Лесники устраивали охоту на тех, кто самовольно собирал камни, трофеев скопилось несколько ящиков. Один из них, кстати, уехал в Чикаго, на Всемирную промышленную выставку — в коллекции минеральных богатств Южной России.
Значительными считаются запасы не только строительных, но и флюсовых известняков, применяемых в металлургии. Белые кварцевые пески, цирконий, гипс — всё это тоже сокровища Керченского полуострова.
Когда-то значимым предметом крымского экспорта была… глина. Не простая, а особая, именуемая крымским бентонитом или кеффекилитом. Последнее название — от «Кефе», «Кафа»: так когда-то называлась Феодосия. Именно оттуда уходили в Турцию корабли, гружёные килом, «мылкой» глиной. Её крымчане издавна применяли для мытья, обезжиривания шкур, ею же лечили кожные болезни.
Кил «водится» в самых разных уголках полуостров, разрабатывали месторождения у Симферополя, Бахчисарая, Инкермана. Исследователь и знаток естественных наук Карл Габлиц, побывавший в Крыму в 1785 году, про писал про кил.
«Заслуживает примечание ископаемая там из земли мыльная глина, которая татарскими и турецкими женщинами в банях для мытья головы употребляется, и во множестве из Балаклавы в Константинополь отпускается. Татары называют ее киль».
В Гражданскую войну кил очень выручал крымчан — брусками глины торговали на базарах, а после установления Советской власти севастопольский химик Сушицкий разработал свой рецепт мыла «Кил». Задачей было использовать как можно меньше драгоценных и дефицитных животных жиров. Приятным бонусом оказалось то, что мыло из кила не «старело», не портилось при длительном хранении.
Наладили производство из кила стирального порошка с лаконичным названием «Стирпор». В одном из путеводителей по Крыму, изданном в 20-х годах, упоминался и зубной порошок из кила — такое выпускали местные артели, сдабривая размолотую глину духами или эссенциями. А когда жизнь в Крыму более-менее наладилась, то кил потребовался текстильной и лакокрасочной промышленности.
И что же, это все крымские сокровища? Конечно, нет. В наше время главными драгоценностями Крыма считаются запасы целебных грязей и минеральных вод. Как их искали, использовали и собираются применить в ближайшем будущем — это отдельная, захватывающая история…
Читайте наши статьи на Дзен
