Зачем ногайцев стали обучать татарскому

Это случилось в 1926 году. Самое начало советской власти: в стране взят курс на ликвидацию безграмотности, по всей стране создаются школы, причем провозглашается, что каждый народ должен учиться на своем родном языке. Но так как народов много и какие-то языки достаточно близки друг к другу, то государство решает также объединить малые народы с родственными крупными.

А в Астраханской области живут три тюркских народа: два покрупнее по численности населения (казахи и татары) и один поменьше (ногайцы), причем одна из субгрупп ногайцев – юртовские ногаи, или юртовские татары – говорит на языке, переходном от ногайского к татарскому.

Запоздалые извинения

Возможно, именно этот фактор повлиял на то, что ученый Николай Баскаков, которому партия доверила изучить языковую ситуацию в регионе, сделал вывод, что ногайцев можно обучать на татарском языке. В результате страна сказала, что никаких ногайцев в регионе нет, а есть только татары. И в сельских школах до 60-х годов ногайцы обучались на татарском языке, а с 60-х – уже на русском.

В 90-е годы, на одной конференции, когда делегация астраханских ногайцев приехала в Москву, какой-то старенький дедушка встал и сказал, что это он виноват перед астраханскими ногайцами, что он тогда приезжал и проводил ту политику. Это и был Баскаков. Он извинился, успел извиниться. Непонятно только, почему так долго ждал.
По данным всесоюзной переписи населения в 1979 году в Астраханской области было 86 ногайцев, а в 1989 году – уже 3958. В этот период и случилось ногайское возрождение, когда ногайцы стали идентифицировать себя именно ногаями, а не татарами.

Учитель Роза

Роза любезно показала нам свой дом, накормила, сделала ногайский чай, в общем, в очередной раз показала, что такое ногайское гостеприимство. Ей 63 года, она учитель истории и обществознания в школе, в которой работает уже почти 40 лет. В прошлом состояла в КПСС, была парторгом (из тех, что идейные, добросовестные и инициативные). Этот партийный активизм (в хорошем смысле) проявлялся во всем: в пламенной, но слегка сумбурной речи, в убранстве кабинета, в котором царит легкий хаос из многочисленных книг о ногайцах, классической литературы, дисков. Роза восхищалась очень многими людьми, давала многочисленные контакты и говорила, что мы просто обязаны поехать ко всем этим людям; она стала словно нашим проводником по Астраханской области, за что огромное ей спасибо.

Роза родилась в поселке компактного проживания ногайцев в простой семье, где родители говорили на ногайском языке. Училась в школе на русском, знала русскую классику, советскую литературу, читала татарских поэтов, калмыцких, казахских. Но абсолютно не знала ногайских поэтов.

«Мы то поколение, которое не знало своего литературного языка, не знало своего исторического и культурного наследия. Нас даже на карте не было. Сейчас, в последних картах по истории есть Ногайская Орда, а раньше этого не было, никогда не произносили вслух. Мы же обрусевшие почти. Мы говорим и думаем по-русски. Мы не татары. Мы не казахи. Вечное ощущение какой-то двойственности. Понимаете? Вот это я хочу передать. Тогда чувство национального самосознания в нас, видимо, еще спало, но оно сохранялось».

Во время беседы Роза прочитала стихотворение, которое, по ее словам, «как никто передает наш менталитет»:

Среди своих – почти чужая,

Среди чужих, конечно, не своя –

Как дерево, чей шелест в мае,

Увы, непостижим родным корням.

Мой род тем временем всё тает.

Кто вспомнит байгунде и серкеле,

Когда детей от речи отлучают,

А стариков всё меньше на земле?

Из отлучённых я, но помню

Над колыбелью материнский свет –

С печалью изучаю свои корни,

Опомнившись вдруг на излёте лет.

Но сын – балдыр*.

Среди кого – чужой он,

Среди кого – он свой,

Мне не понять,

Когда слияньем душ родных рождён он,

Как высшая на свете благодать.

* — балдыр (ног.) – ребенок от смешанного брака, метис
Это стихотворение другой Розы, Баубековой, ногайки из села Досанг Астраханской области, вышедшей замуж за русского. Интересно, ее ребенок сможет по-настоящему впитать в себя две культуры? Или же он вынужден будет либо выбрать одну, либо остаться где-то между?

Маленькая революция

В 1979 году, уже после того как Роза получила высшее образование, она пришла в одну из школ Астрахани. «Все ждали какого-то мужчину из Института усовершенствования учителей. С опозданием он приходит. Я думаю, казах, ногаец? И вдруг он поворачивается ко мне и начинает со мной говорить на ногайском языке. При всех! Как это так?! Я никогда в жизни на своем языке не заговорю в русскоязычной среде, потому что это не всегда этично, мне кажется. Но ответила я по-ногайски, не отреклась. Для меня это было революционно».

С Розой заговорил Джуманов Равиль Мухамедович, тогда возглавлявший секцию учителей истории Института усовершенствования учителей, энтузиаст, занимавшийся ногайскими проблемами. Впоследствии он станет лидером астраханских ногайцев, возглавит общество ногайской культуры «Бирлик» (единство) и будет его председателем до самой смерти в 2014 году. При Джуманове в Астраханской области стали проводиться литературный конкурс «Джанибековские чтения», Дни ногайской культуры, детский фестиваль «Шешекейлер».
В 1983 году Роза поехала в Кисловодск, везла детей в санаторий. В одном из вагонов к ней обратилась на ногайском языке женщина пожилого возраста с просьбой открыть окно. Они разговорились. Роза подумала, что женщина из Астраханской области, а женщина оказалась из Дагестана. «Как из Дагестана?! Я даже не знала, что в Дагестане тоже есть ногайцы. Я была, конечно, сражена, удивлена». Как странно: то, что сейчас можно узнать за пару минут, раньше постигалось только благодаря случайному стечению обстоятельств, и на это уходили годы.

Возрождение

И так, по крупицам Роза открывала для себя ногайский мир, увлекалась им. И пробуждала в детях «ногайское». «Вы знаете, как к менталитету тогда взывали? Говорили по-ногайски: «Ребята, идите к нам». И потом тихо, на ухо рассказывали. Чтобы не афишировать».

Через несколько лет Розу попросят рассказать про ногайцев и не где-нибудь, а на партийной конференции, в райкоме. «Я ночь не сплю, пишу свои выстраданные ощущения и заканчиваю тем, что ногайцев нельзя хоронить при жизни».

Розе потом сказали, что ее выступление вызвало фурор: оно дало людям информацию о ногайцах, повод для мыслей. Это было как раз накануне переписи 1989 года – той самой, когда в области «вдруг» появились ногайцы.
«Это впоследствии мы начали [активную деятельность], а изначально так не было. И потом, во мне еще сидело советское воспитание: я не могла переступить, не получив команды можно или нельзя. Потом я осмелела. Потом я поняла. Потом я повзрослела».

Роза стала преподавать ногайскую историю и культуру, участвовала в подготовке «Джанибековских чтений», проводила выставки в краеведческом музее, организовывала разные культурные мероприятия. В общем, организатор с большой буквы. «90-е годы – плодотворные годы. Семинары, конференции, круглые столы – всё на ура. И школы нас поддерживали, и администрация. А как-то я музейную выставку в школу на скорой помощи привезла. Это произвело впечатление. Конечно, некоторые учителя возмущались, что на Пасху день не освобождают, а на какое-то ногайские мероприятие освобождают. Но я не реагировала, я шла вперед. Сколько людей, столько и мнений – всех не переубедишь».

Однажды Роза организовала приезд ансамбля, но некоторые его участники бедствовали. «Не все жили одинаково материально, на ногах у некоторых кеды. А все шепчутся: «Кеды! Смотри, как одеты!». Я говорю: «Не это главное. Главное то, что вы сейчас услышите родной язык, родные поговорки».

Плоды работы

С тех пор прошло много лет, у некоторых ногайцев в области утвердилась четкая ногайская самоидентификация. Роза до сих пор в ногайском движении, пытается что-то делать, организовывать, несмотря на проблемы со здоровьем. Видимо, когда в человеке есть желание, его так просто не потушить. В Розе чувствуется энтузиазм, хотя в то же время она сетует на то, что молодежь не очень интересуют ногайские проблемы. То ли это действительно так, то ли проблемы у молодежи другие – в этом еще предстоит разобраться. А может, просто время бежит так стремительно и ногайскому миру были брошены новые вызовы (в виде урбанизации, глобализации, Интернета), что труды человека, сделанные 15-20 лет назад, теряют актуальность и интерес. «Вы сейчас как будто остановили время, все всколыхнули во мне».

Рашида́, к которой нас направила Роза, живет в ногайском селе Джанай, в 70 км от Астрахани. В этом селе есть школа и культурный центр. В школу привозят детей из соседних сел, впрочем, в самом Джанае тоже много детей. С работой не очень, но до районного центра всего 17 км – то есть можно спокойно жить в селе, а работать в райцентре. Поэтому Джанай не покинула жизнь.

Рашида

Родители Рашиды всегда говорили, что они ногайцы, но, будучи простыми неграмотными сельскими жителями, не знали, что ногайцы живут где-то еще за пределами области. А Рашида всегда хотела узнать свои корни, понять, как так случилось, что все вдруг оказались татарами, хотя старшее поколение называет себя ногайцами.

«Это был 89 год. Я написала Равилю Джуманову (тому самому лидеру астраханских ногайцев- прим. автора). Он ответил, приехал. И, я не знаю, как он сумел это организовать, но нас, четырех учителей, послали на курсы в Черкесск. Мы впервые оказались на ногайской земле, провели там 4 дня, встретились с писателями, поэтами, поездили по ногайским селам».

Джуманову как раз были нужны такие люди, как Рашида – заинтересованные, активные. Он решил организовать изучение ногайского языка в школах. «Потому что если знаешь язык, то многое можно постичь». И Рашида начала обход родителей первоклассников, подключила учителей начальных классов, и все вместе они ходили по домам, агитировали. В результате совместных усилий в школе был внедрен факультатив ногайского языка.

Но на изучении языка дело не остановилось: стали организовывать группы, ходили по старикам и записывали речь, песни, поговорки. «Мы-то шли, но шли вслепую. Тем не менее, все пошло-поехало. Стали приезжать ансамбли, гости».

Ногайское возрождение порой встречало сопротивление со стороны самих ногайцев. «У наших людей менталитет какой? Если мы всю жизнь – целый век – считались татарами, то зачем, говорят они, нам этот ногайский язык, ногайская эта тематика?» Рашида этого не понимает. Она считает, что навязывание татарского языка – это политика, в результате которой люди выучили еще один язык, но от этого не стали татарами. Хотя «даже в 90-е многие говорили, что они татары, есть такие и сейчас. Ну, как говорится, хозяин – барин».

В 90-е власти поощряли ногайское движение, но потом политика стала меняться. «Вначале это был прогресс: три часа в неделю вести родной язык. Это очень многого стоило. Всё это, конечно, продвинул Джуманов. Потом начали сокращать: сначала два часа, затем – один. Потом свели к минимуму: пускай будут кружки. То есть то, что мы начинали, дальше не пошло. Сейчас в Джанае люди среднего возраста еще как-то разговаривают по-ногайски, а вот подрастающее поколение сплошь и рядом говорит по-русски».

Кстати, со старшим поколением все тоже не так однозначно: те, кто вырос в деревне, думают по-ногайски, а те, кто в городе, – по-русски. Та же Роза говорила: «Мы все обрусевшие, мы говорим и думаем по-русски».

До встречи с Рашидой я побывал в местной школе и пообщался с учителем ногайского языка. «Вначале у нас были занятия по 3 часа в старшей школе, потом постепенно снизили до 1 часа. В дальнейшем урок ногайского языка стал факультативным. Программу на такие занятия стали писать сами, и наша задача состояла в том, чтобы ученики хоть немного читали и понимали по-ногайски, чтобы они на своём языке могли познакомиться со своей культурой. Потом это все как-то стало угасать, да и наш народ не любит себя заставлять. Постепенно люди стали на русском говорить, тем более, их дети, дети их детей. Поэтому сейчас мы держим свой язык на уровне культуры: песни поем, стихи читаем, сценки какие-то ставим, на праздниках проводим конкурсы, чтобы детей заинтересовать».

Конечно, мне было интересно, что думают сами дети, и один мальчик вызвался мне помочь. Зовут Ильгиз, 10 лет. На вопрос о национальности четко ответил, что ногай. При этом по-ногайски не говорит, хотя пытается учить его в школе. Также Ильгиз регулярно участвует в конкурсе «День ногайской культуры», где поет песни и читает стихи на ногайском. Читает, но не очень понимает… Родители мальчика между собой общаются на русском, хотя знают ногайский, а бабушка с дедушкой, наоборот, стараются говорить на ногайском, но Ильгиз их пока понимает плохо. Такая вот жизнь: ногайского языка по минимуму; и времени на него нет, и говорят на нем только старики.

По поводу исчезновения языка очень интересно сказал Вали, в прошлом директор общеобразовательной школы в селе Растопуловка: «Да, внуки считают себя ногайцами, хотя язык знают плохо или не знают. Очень хорошо соблюдают обряды: свадьбы, похороны, поминки. Но, конечно, очень жаль, что молодое поколение не понимает тонкостей языка, поговорок, песен. Однажды моему 5-летнему внуку подарили игрушечные часы. «О, балам сарам, сарам бэше», – спрашиваю. А он: «Я по-английски не понимаю». Идет процесс медленной ассимиляции в сторону более крупной нации. Социально-экономическая ситуация тоже влияет: многие уезжают на заработки. В Дагестане нет работы, на Кубани нет работы, люди уезжают на север, в Сибирь. Вот, в Сургуте, по последней переписи, 10 тысяч ногайцев, больше, чем в Астраханской области. Одни возвращаются, конечно, но некоторые остаются. И вот что трагично: когда человек оторван от родных корней, он многое теряет, некоторые спиваются, уходят в криминал, у них нет сдерживающих факторов, у них нет такого: «а родственники что скажут».

Рашида раскрывает еще одну сторону современной национальной культуры. «Проведут одно «Джанибековское чтение», проведут один «День ногайской культуры», отчитались, в Интернете всё это выставили, в газете написали, пошумели, 2-3 дня поговорили, и всё – прощай до следующего года. Более того, там говорят на русском, стихи читают на русском. Как это так, если ты истинный ногаец?! Я тоже выучить могу на иностранном языке, но смысла не пойму. А значит, души уже нет, душу не вкладываем…»

Уход ногайского языка

Уходит ногайский язык из Астраханской области, не выдерживая борьбу ни с русским языком, который используется во всех сферах жизни, оставляя ногайскому только бытовое общение и национальные песни; ни с Интернетом, тоже русифицированным, в который до одури погружена молодежь; ни с урбанизацией и тотальным доминированием в области многонациональной, но русскоговорящей Астрахани; ни с современным российским культурным шовинизмом, когда часто национальное кажется устаревшим, «бабушкиным», не модным. Хотя последнему пункту ногайский мир все же сопротивляется. Открытым остается вопрос – если ногайский язык уйдет, то ногайский мир исчезнет или трансформируется? И если трансформируется, то во что?

Рашида соглашается с тем, что ногайское движение достигло определенных результатов. «Конечно, я рада, что часть молодежи носит футболки «Я – ногаец», в Интернете что-то такое выставляют. Уже хорошо, что они называют себя ногайцами, пусть хоть так проявляют интерес. Хотя на всех мероприятиях почему-то любят танцевать лезгинку, а это вообще не наш танец».

Культурный аспект

Удивительно, но почти все астраханские ногайцы плохо отзываются о лезгинке. Не имея исторически никакого отношения к ногайцам, этот танец, тем не менее, стал популярен у ногайцев Дагестана и Карачаево-Черкесии из-за близости горской культуры. А в Астраханской области ногайское возрождение ссылалось на традиционную культуру, поэтому чужеродные элементы вроде лезгинки воспринимаются здесь достаточно болезненно. «Джуманов хотел создать танцы именно ногайцев Астраханской области, потому что то, что другие ногайцы танцуют и поют, – это всё не наше. У нас одежда не такая, у нас мечей не носили. У них все танцы воинственные, с выкриками, а у нас спокойные. Но если играет наша мелодия, то молодежь говорит: «Фу, это старье». Они хотят что-то современное».

Культура порой развивается не так, как создатели культуры этого хотят. С одной стороны, есть несколько энтузиастов, возрождающих ногайские корни, а с другой, влияние более мощных культур, проявляющихся в кавказской лезгинке, американском кинематографе или исламе шафиитского толка. И в этой борьбе энтузиасты обречены на поражение – хорошо, что их труды проявляются хоть в чем-то, в той же ногайской самоидентификации или почитании тамги. Может быть, от молодежи и не нужно требовать большего?

«Наверное, время накладывает отпечаток. Новое время – новые веяния. Молодые приходят, у них свои взгляды. Я не скажу, что я недовольна. Просто то, что мы хотели, чуть-чуть не получилось. А так, это хорошо, что они подхватили, что пошли дальше, пусть и по-своему пошли. Может быть, для них так легче».

Дедушка Уразгали

Конечно, общаться с активистами – это одно, а общаться с простыми людьми – совсем другое. В Джанае нам встретился обычный дедушка, Уразгали, всю жизнь проработавший трактористом. Он не был создателем ногайского возрождения, поэтому мне было интересно, что он думает и чем живет. В свободное время Уразгали поет. «Бывает, поют наши молодые девчата, я не выдерживаю и вместе с ними пою. Выхожу и пою. А что поделаешь, если у меня душа поет?». На мой вопрос о развитии ногайской культуры он ответил следующее: «Раньше слова «культура» как такового не было, люди не стремились к этому. А в данный момент все ногайцы стремятся, культура обновляется. Стараются петь на своем языке, говорят на своем языке. Другие нации показывают свою культуру, и мы стараемся, на праздниках выступаем. Мы «ногайское» обновляем, ищем. Как по телевизору показывают калмыков, узбеков, так и мы — ищем свою нацию».

Как же тонко он чувствует ногайские проблемы! Ну, откуда это у обычного пенсионера? Просто случайность, что нам попался такой дедушка? Коварный план ногайцев по подмене тракториста философом? Или все от того, что этот малый народ вынужден сражаться за признание, за язык, за сохранение, а значит, мыслить чаще и глубже?

В то же время оптимизм Уразгали разделяют не все представители его поколения. Эту историю рассказала мне Эльвира, одна из руководителей дома культуры в селе Растопуловка. «Есть одна бабушка, рассказывала старинные пословицы, поговорки, записывала их на ногайском. Так она на днях мне говорит: «Не вызывайте меня больше на эти ваши вечерки. Мы как песок сквозь пальцы, наша ногайская культура уходит, не хотят ведь поддерживать. Поэтому я отхожу от этого». Старый человек мне прямо так сказал. Человек разуверился. Утопией, говорит, занимаемся. Про то, что я фольклор собирала, этих бабушек собирала одно время. Я так расстроилась по этому поводу. Если бабушкам не надо, то что о молодежи говорить…»

Дом ногайской культуры

В Джанае мы также побывали в доме культуре – это отдельное здание, в котором есть маленький музей и актовый зал вместимостью человек на 100. В музее, в основном, старинные ногайские предметы, но есть и просто советские; также имеются картины местного художника. Что интересно, на каждый предмет наклеена бумажка с названием этого предмета по-ногайски, чтобы дети учили язык. Актовый зал в хорошем состоянии: без шика, но и не советский ремонт. Правда, туалет на улице, но мы все-таки в деревне.

В этом доме культуры два ансамбля: детский и взрослый. Руководят всем Софья и Светлана – веселые, энергичные, добрые. Обеим тридцать с небольшим. Сначала они специально для нас организовали показ детских национальных танцев, а потом показали взрослые танцы. Работу по созданию ансамбля они начали 6 лет назад. Старшее поколение проявляет интерес: поет, играет на гармошке; благодаря нему возник музей – все предметы ведь взяты у местных жителей. Софья и Светлана занимаются также записыванием народных песен, чтобы сохранить ногайскую речь. «Помимо фольклора мы собираем гармонистов. У нас есть мальчик один, девятиклассник, он уже вовсю играет на гармошке. А дедушка один не только на гармошке играет, но и стихи пишет». Однажды даже пригласили районного муллу прочитать молитву на сцене, чтобы показать обряд имянаречения.

Во время нашего визита в детском ансамбле было 14 девочек – не так мало, учитывая, что это только одна группа. С другой стороны, «недавно в нашу группу пришли две девчонки, не знаю, надолго ли они задержатся». Детей учат не только танцам, но и ногайским песням, так как «даже наши дети пару слов сказать не могут».

Ногайская культура в Джанае держится не только на энтузиазме Софьи и Светланы, но и получает поддержку от района. В районе есть четыре культурных общества – казахское, ногайское, славянское и казацкое – которые шьют костюмы, организовывают конкурсы, выездные концерты, даже один раз выдали небольшой грант. Конечно, спасибо за это, ведь представить ногайский танец без национального костюма просто невозможно. Но все равно меня не покидало ощущение какой-то простоватости, провинциальности, которые легко исправляются бо́льшим финансированием, хотя это проблема не района или области, а проблема всей страны.

Но важнее другое: я нигде не увидел показухи. И в лицах детей, и в речи взрослых чувствовался искренний интерес к тому, чем они занимаются. «Мы все это делаем для души, у нас и ансамбль переводится как «для души». Почему-то нам это нравится».

Наверное, культура, да и любая другая сфера жизни, может по-настоящему развиваться, только если в дело вложена частичка души, причем как теми, кто начинает, так и теми, кто подхватывает. Даже если придет только маленькая часть детей. Даже если кто-то «скажет, что ему это не нужно, что он не ногаец, или сделает вид, что не понимает ногайский язык». Даже если кто-то разуверится. Всегда есть пассивное большинство и активное меньшинство, и только благодаря этому меньшинству мир движется вперед. В Джанае я увидел, что и у ногайского мира есть надежда.

Читайте наши статьи на Дзен