Divide et impera

Один из ведущих российских исследователей сепаратистских и экстремистских движений и закономерностей политолог Виктор Мартьянов из Института философии и права УрО РАН ответил на вопросы «Кириллицы» по поводу рисков сепаратизма в РФ.

Вы пишете в одной из статей, что российские политики и политологи путаются в определении базовых понятий, не зная, что такое этнос и в чем его отличие от народа или нации. Если коротко, то в чем отличие, чтобы наши читатели тоже не путались.

 

Если коротко, то этносы – это племена или племенные союзы, объединенные общей антропологий, а нации – это территориальные политические сообщества, возникающие вместе с появлением современных государств. Если условием принадлежности индивида к определенному этносу являются исторические кровнородственные связи, то вхождение человека в политическую нацию связано с наделением гражданскими правами, которые обычно может получить представитель любого этноса. Поэтому гражданство можно получить или заслужить, а этничность обычно трактуется как неизменная, данная «от природы». В российской политике под народом, национальностью обычно подразумевается этнос, что приводит к понятийной архаизации – подмене гражданской нации совокупностью этносов. «На территории нашего субъекта РФ живут 136 народов», бодро рапортуют чиновники, поддерживая этническую идентичность и этнические общины, и не понимая потом, откуда «в наших спокойных краях» столько этнических конфликтов.

Можно ли говорить об этническом сепаратизме как о государствообразующей тенденции в современном мире? Конечно, государстворазрушающей первоначально, но стран действительно стало больше.

Да, можно, так как число государств в ХХ веке увеличилось в 4 раза с 50 до 200, и не последнюю роль здесь сыграл распад европейских империй и освобождение колоний по линии этнических разломов. Однако, проблемы усугубляются, когда современные политики начинают заигрывать с политизацией этничности, правами коренных народов, привилегиями этнических меньшинств (в США это называется позитивная дискриминация), разрушая универсальные модерные принципы нации-государства (nation-state). Это ведет лишь к новой архаике, когда этничность из элемента истории и культуры становится драйвером политики в конфликтной логике мы-они, свои-чужие, враг-друг. Этничность как фактор политического самоопределения в современном мире может привести только к дроблению современной политической карты, поделенной между нациями: если государств около 200, то число исторических этносов исчисляется тысячами.

Любое современное государство, даже любой мегаполис насчитывает десятки и сотни этносов в самых разных пропорциях. Если одни из них захотят стать государствообразующими и потребуют территориального самоопределения в новом государстве, то это приведет лишь к росту числа границ и соответственно разделенных этнических общностей. Например, развал СССР привел к тому, что миллионы русских неожиданно оказались в роли меньшинств в новых постсоветских государствах. В аналогичной ситуации оказались выходцы из бывших республик в России, для которых малая Родина стала другим государством. И выбор этнонациональных, а не гражданских моделей конструирования новых наций во многом определяет корни политических конфликтов в Прибалтике, где многие граждане вдруг стали «негражданами», Средней Азии, породившей потоки русскоязычных беженцев, присоединение Крыма, попытки отделить от Украины Новороссию, где бы преобладало русскоязычное и просто русское население, и многое другое.

Между тем, глобальная мобильность людей в капиталистической миросистеме нарастает, а исторические этносы давно живут вперемешку, даже если доля одних из них на определенной территории больше, чем у других. В современном мире обычно к этническим, то есть культурным корням апеллируют те социальные группы, которые не хотели бы расширять гражданские права на новые группы населения, например, мигрантов. Другое дело, что в своих исторических мифах политическим нациям все равно приходится опираться на доминирующую этничность, но понимаемую не как неизменная Природа, но скорее в культурном ключе — как История и Традиция. Иначе трудно было бы понять, почему некая группа людей, заняв территорию, отделившись границами от других людей, и задекларировав свой суверенитет, является нацией и имеет на это право. Однако можно обойтись и вовсе без этнического субстрата, как, например, в случае с Канадой, США, Австралией, которые создавались как раз через ликвидацию исторических индейских этносов, или даже разрушение индейских цивилизаций в Центральной и Латинской Америке. Здесь право на нацию определялось не столько этничностью колонистов, сколько их цивилизаторской, прогрессисткой миссией. Однако впоследствии им все равно пришлось выдумывать и конструировать нации в Северной и Латинской Америке, мифологизируя первоначальные события.

Можно ли говорить о том, что сепаратистские тенденции в каких-то регионах России сильнее?

Россия на данный момент одна из самых мононациональных стран в мире. Если в СССР доля русских составляла 66%, то в России – 80%. Это больше, чем этнических немцев в Германии, этнических французов во Франции, этнических англичан в Великобритании. Более того, все потенциальные сепаратисты отделились в период распада СССР. Поэтому для современной России сепаратизм проблема далеко не из первого ряда, который составляют бедность, неравенство, проблемы ЖКХ, монополизм, плохое управление и т.п.

Сепаратизм реален, если существует возможность территориального отделения. Каким бы сильным, например,  не был сепаратизм в Татарстане, географически он окружен Россией и выйти из нее при всем желании просто не сможет. В мире нет государств, располагающихся по принципу матрешки внутри других государств, может быть за исключением такого квази-государства как Ватикан. С другой стороны, государства вполне могут сохранять политический контроль даже за своими удаленными территориями, с которыми нет общей границы. Для России, например, это Калининградская область и теперь Крым, для США – Аляска и Гавайские острова. Кроме того, легитимация сепаратизма обычно предполагает игру на повышение – возможность присоединения или союза с более развитыми государствами, вхождение в более выгодные экономические форматы и пространства. За исключением стран Евросоюза, где Россия напрямую граничит только с Прибалтикой, соизмеримой с ней по уровню душевого ВВП, соседи России на Кавказе, Средней Азии и Дальнем Востоке живут беднее. Поэтому для пограничных российских регионов бывшая имперская периферия в виде постсоветских государств, Монголия, Казахстан или Китай не могут быть привлекательнее, чем сама Россия. Борьба внутренних российских сепаратистов на самом деле ведется не за реальное отделение, которое им на самом деле не нужно, а за повышение доли ресурсных потоков тем регионам, которые разыгрывают этнонациональную политическую карту.

Например, реальное отделение Чечни от России приведет к лишению региона огромных федеральных дотаций и резкому падению уровня жизни основной массы населения, так как регион лишен экономической самодостаточности. В результате народное недовольство со временем будет обращено против нынешней чеченской элиты, провоцируя ее раскол и междоусобицы.

Если Кавказ более или менее понятен, то в чем может проявится сепаратизм на Дальнем Востоке? А, например, Карелию можно назвать сепаратистской точкой?

Сепаратизм в Карелии невозможен, потому что, во-первых, там согласно переписи 82% населения русские, которые вряд ли захотят учить финский язык и становится чьим-то меньшинством. Во-вторых, в Карелии, как и в европейской России в целом, низкая рождаемость и низкая безработица, поэтому там мало безработной молодежи, являющейся «сырьем революции». В-третьих, во имя чего Карелии отделяться? По своим экономическим параметрам регион не производит выдающегося экономического продукта, который выгодно было бы распределять самостоятельно, без вмешательства Москвы. Присоединение же Карелии к Евросюзу на условиях его сырьевой периферии, как показывает опыт Прибалтики, не только не несет немедленных экономических результатов, но  и способно привести к слому сложившегося экономического порядка и стагнации.

На Дальнем Востоке объективные условия для экономического сепаратизма есть и они обусловлены простыми причинами: удаленностью федерального центра, плохими коммуникациями с остальной Россией, обезлюживанием, ростом количества мигрантов. И на этом фоне все более выгодным для жителей Дальнего Востока оказывается вовлечение региона в мощное экономическое пространство Китая и Японии на условиях его периферии. Пожалуй, именно эта сепаратистская угроза является для России потенциально наиболее тревожной.

Учитывая активизацию мировой политики на Севере, несмотря на то, что плотность населения там минимальная и т.д., может ли там разыгрываться карта сепаратизма в какой-то форме? Мягкой силой, скажем. Например, есть организация Баренцева региона, которая норвежскими деньгами серьезно занимается объединением разделенных границами саамов. Почему бы не придумать им и не создать квази-государство саамов? То же самое в других регионах. Учитывая, как РФ относилась к малым народам, это похоже, не очень сложно будет сделать.

Начнем с того, что в отличие от европейских колонистов грубо и цинично уничтожавших население Африки, Азии и Америки под алиби риторики цивилизации и прогресса, в Российской империи и СССР использовались мягкие механизмы внутренней колонизации, не предполагавшие географического деления на метрополию и колонии с выкачкой ресурсов из последних в рамках центр-периферийной модели. В результате реально сохранили и приумножили «коренные малочисленные народы Севера» (КМНС), стараниями лингвистов изобрели ряд письменностей, сохранили культурное наследие, довольно мягко и ненастойчиво приобщили к цивилизации, дали всевозможные льготы, социальные пособия, привилегии. Вряд-ли где то кроме России вертолеты МЧС и иных служб летают бесплатно и по первому звонку в стойбища оленеводов. В результате численность КМНС в СССР только росла и сейчас трудно представить, как еще они могли бы улучшить свое положение. Другое дело, что, например,  особый статус этнонациональных арктических субъектов РФ часто используется нефтегазовыми кампаниями для налоговой оптимизации. Сами КМНС от этого тоже только выигрывают. Например, арктическое население России составляет около 2 миллионов человек, из них к КМНС относятся лишь около 0,25 миллиона или 12% населения российской Арктики. При этом коренные малочисленные народы Севера в арктических регионах признаны титульными этносами в большинстве субъектов РФ, расположенных в Арктике – Чукотский автономный округ, Республика Саха (Якутия), Таймырский и Ямало-Ненецкий автономные округа и т.д.

Однако помимо полного набора льгот и привилегии для коренных народов северный арктический сепаратизм в России невозможен и по другим причинам. В Арктике низкая плотность населения и коммуникаций, экстремальные условия жизни, но при этом она не отделена от России географически. Грубо говоря, слишком низкая концентрация потенциальных революционеров на квадратный километр, уступающая даже белым медведям. Вся европейская история показывает, что революции, перевороты и сепаратизм становятся возможны лишь при достижении высокой плотности населения, особенно в крупных городах, что является базовым условием эффективности коллективных действий против сложившегося политического порядка. Нероссийское арктическое пространство еще более разрежено, чем российское, с его моделью не вахтового освоения, а постоянного проживания в Артике.

Можно ли назвать в России «горячие точки» этнического или религиозного экстремизма, помимо Северного Кавказа?

Нет, горячей точкой трудно назвать даже Кавказ. Если, конечно, не считать экстремизмом постоянный торг за бюджетные привилегии и ресурсную ренту этнических региональных элит, представляющих этнонациональные субъекты РФ.

Существует ли региональный сепаратизм? Скажем, Уральский? Не основанный на этнической идентичности, но на исторической территории.

Да, существует, но это сепаратизм не политический, связанный с попытками отделения от России, а экономический. Однако он представляет для территориальной целостности России большую угрозу, чем этнический или религиозный национализм. Проблема в том, что жителей уральских и сибирских регионов не может устраивать  тот факт, что к ним продолжают относиться как к внутренним колониям. Когда большая часть производимой ими продукции изымается метрополией – федеральным центром, расположенным за тысячи километров и распределяется вовсе не в интересах этих регионов. Постоянно падающая доля региональных бюджетов Урала и Сибири в вертикали российского бюджетного федерализма вызывает закономерную критику регионов, производящих всю российскую нефть и газ, за счет которых формируется половина российского федерального бюджета. Региональная историческая идентичность уральцев и сибиряков в таких условиях будет только консолидироваться. Например, известный проект Уральской республики не предполагал выхода из состава России. Идея была в другом – поднять статус и права региона хотя бы до тех, которые имеют субъекты РФ, выделенные по этнонациональному признаку, например, Башкортостан или Татарстан.

Сегодня главной миной в здании российского федерализма является правовое неравенство ее субъектов – часть их них выделена по территориальному признаку (59), а часть по этническому (26). Кстати, среди последних согласно последней всероссийской переписи-2010 титульный этнос составляет большинство менее, чем в половине. Права этих частей неравны, за этнонациональными субъектами признается потенциальное право на государственность, хотя в большинстве из них титульный, исторический  этнос кк было сказано выше даже не является большинством. Подобные федерации, называемые ассиметричными, допускающие внутри себя этнические границы неустойчивы, свежие тому примеры развал таких федераций — СССР, Югославии и Чехословакии. Индия ­ еще один пример этнонациционального федеративного государства, постоянно сотрясаемого разными сепаратистами, требующими отделения. В то же время симметричные территориальные федерации с равными правами субъектов федерации, не допускающие внутри себя этнических границ, более устойчивы и долговечны, таковы например, США, Германия, Австрия, Швейцария.

Можно ли говорить о преимуществе титульной нации и об устройстве государства на основе интересов и идей титульной нации?

Любое современное государство-нация является настолько большим и многосоставным обществом, что сводить его лишь к развитию исторического этноса было бы изрядным упрощением. Нация конструируется не естественным, «природным», а скорее волевым и сознательным образом, как это делали Наполеон, Бисмарк, большевики, отцы-основатели США, когда интересы партикулярных и локальных сообществ становятся частью всеобщих, национальных интересов. Титульный этнос дает исторические традиции, мифы, язык, но эти культурные признаки сами по себе не являются определяющими при формировании нации, связанной с объединением и переработкой множества этносов в нечто более универсальное. История человечества предстает как движение от большой семьи-рода-племени-союза племен к все более обширным пространствам государствам-империя-нациям-макрорегионам. Возможно, в отдаленной космополитической перспективе права на гражданство будет давать сама принадлежность к роду человеческому в государстве, не имеющем внутренних границ и охватывающем всю эту маленькую планету.

Вы пишете, что этносы в модернистскую эпоху наций-государств являются не реально историческими, но скорее виртуальными общностями, которые отнюдь не случайно достаются политическими идеологами этнонационализма из пыльных запасников этнографических музеев. А разве к России это применимо?

Как конструируются исторические традиции, переписывается история, создаются национальные мифы, корректируются официальные языки и символы мы может  наблюдать в режиме реал-тайм на примере России, Украины, Белоруссии, Казахстана и иных постсоветских государств. На научном языке это называется «изобретением традиции». Поэтому всерьез говорить об опоре на «тысячелетнюю традицию», национальном менталитете, историческом характере, «духовных скрепах», русской душе и прочих «архетипах» и «ментальностях» могут только наивные люди. Мы видим, как все это пишется «на коленке» здесь и сейчас, «как» и «из чего» на самом деле придумывается нация. В мире Модерна, чья политическая карта состоит из наций любая этничность не более чем изобретённая, искусственная традиция. Этничность как политический принцип была реальна только в домодерном, традиционном обществе, в настоящее время она может быть только симулируема, поскольку даже самые упертые традиционалисты вряд ли имеют целью воспроизвести тот тяжелый, исторический, сельский образ жизни, где этничность была органична и уместна. Любой показ традиций в любой части мира заканчивается тем, что местные аборигены снимают свои бусы и украшения, возвращаясь к привычным айфонам, Интернету, банковским картам и фастфуду. Этничность в мире Модерна – это всего лишь бизнес, в том числе политический.

А вот вы близко пониманию обычного человека пишете, что представители различного рода меньшинств становятся чуть равнее, чем прочие смертные. Отсюда возникает внутреннее напряжение всей политической системы, так как асимметрия является отношением неравенства, которое разрушает и демократию, и государство, и правовую систему. И тогда какой вывод необходимо сделать? Можно ли без вовлечения меньшинств в элиту вообще с сепаратизмом бороться эффективно?

В любом обществе существуют неравенства по разным основаниям: половым, возрастным, этническим, экономическим и т.д. Меры его снижения весьма разнообразны – налоговая политика, выравнивание доходов, наделение равными правами обделенных. Например, в исторических демократиях сначала отменяли имущественных ценз – и права получали бедные, потом половой ценз – права получали женщины, затем расширяли и выравнивали с большинством права этнических, сексуальных и прочих меньшинств и т.п. Другое дело, что постепенно может накапливаться неравенство, связанное с тем, что в США называю позитивной дискриминацией, когда меньшинствам дают не просто равные права, но и преимущества в сравнении с большинством, например, за «исторические унижения» – при поступлении на работу, при приеме в ВУЗ, при занятии должностей, оказании государственной помощи и т.п. Подобные исключения могут накапливаться,  меньшинства становятся фактически элитарными, в то же время начиная социально, культурно и политически паразитировать на своей идентичности, требуя все новых преимуществ. Эта ситуация создает новые неравенства граждан и не может не вызывать закономерного раздражения у большинства. Поэтому представляется, что наиболее устойчивы и консолидированы те модерные общества, где наибольшее количество граждан обладает наибольшими потенциальными правами и возможности в наиболее универсальном правовом, политическом и культурном пространстве.

Если исходить из оптимальной модели надэтнического государства, то существует ли оно вообще и жизнеспособно ли? США могут служить примером?

Любое современное государство-нация является априори надэтническим, так как без отказа от этнических принципов государственности в пользу более универсальных — гражданских — оно просто невозможно. В современном мире нет территориальных государств в пределах одного этноса, как нет и изолированно проживающих этносов, даже Япония и Израиль не моноэтничны. Поймите правильно, русские, французы, немцы, американцы – это не антропологические этносы, а народы в смысле наций. Этносы в основе, например, русской нации, из которой произошел ее исторический этногенез  – это поляне, древляне, кривичи, мещера и т.п. Этнический субстрат в основе немецкой нации – это франки, саксы, лангобарды, готы, швабы и пр. Поэтому возврат к этнической государственности фактически является синонимом возврата от глобальной современности к родоплеменному строю и всей сопутствующей архаике, связанной с войной всех против всех.

Читайте наши статьи на Дзен