Евнухи на Руси: какими они были

Евнухи прочно ассоциируются с дворцами китайских императоров и гаремами турецких султанов. Куда меньше известно о евнухах, занимавших видные должности при дворах древнерусских князей.

Согласно летописи, «ненасытный в блуде» князь Владимир имел колоссальное число наложниц: «300 в Вышгороде, 300 в Белгороде и 200 на Берестове». Помимо этого, у Владимира было пять законных жён. По свидетельству арабского путешественника ибн Фадлана, правитель Руси держал на постели по 40 девушек разом. Русские князья-язычники, обладая таким количеством женщин, разумеется, нуждались в надёжных прислужниках и охранниках. Хотя о древнерусских «теремных» евнухах никаких упоминаний нет, это может объясняться скудостью дошедших до нас исторических источников. Однако известно, что в VIII-IX веках и позже славян-евнухов («сакалиба») привозили из Восточной Европы в страны Магриба и в мусульманскую Испанию.

Должен ли был институт евнухов на Руси исчезнуть сразу же после христианизации? Совсем не обязательно. Если многоженство церковью однозначно осуждалось, то евнухи существовали в православной Византии со времён поздней античности. Главный евнух при дворе василевса в Константинополе именовался «препозитом священной опочивальни» и заведовал, соответственно, личными покоями императора. В его подчинении находились другие евнухи – постельничие. Один из препозитов стал посредником во время беседы византийской императрицы с русской княгиней Ольгой («архонтиссой России», как она названа в сочинении Константина Багрянородного «О церемониях»).
Помимо заимствованного из греческого языка слова «евнух» («охраняющий ложе»), у русских для обозначения кастрированных мужчин имелось собственное слово «каженик». Этимологически оно связано с глаголом «казить» – «искажать, портить, калечить». Любопытно, что кроме оскоплённых лиц «кажениками» на Руси называли одержимых и повредившихся умом людей, которых якобы обвеял вихрем леший.

 Образованный каженик

В XI веке в Киеве жил каженик Ефрем, человек «от княжа дома», который был «любим» князем Изяславом Ярославичем и служил у него управляющим делами. Как считает историк Александр Назаренко, Ефрем мог быть греком по происхождению. Около 1054 года приближенный князя принял постриг в монахи Киево-Печерского монастыря. Такой поступок вполне объясним – евнух не мог вести брачную жизнь, а поэтому меньше был привержен мирским делам. Однако князю Изяславу Ефрем, видимо, был очень дорог – правитель подверг монастырь гонениям, из-за чего игумен Никон сбежал в Тьмутаракань. Сам Ефрем примерно в 1055 году уехал в Константинополь, а впоследствии вернулся на Русь и сделался епископом в Переяславле Южном. Летопись описывает его как скопца, «высокого телом». При епископе Ефреме в Переяславле велось активное строительство. Этого образованного каженика считают вероятным автором сочинений о святом Николае Мирликийском.

В русских летописях упоминаются и другие церковные скопцы. Например, в 1089 году из Греции прибыл на Русь митрополит Иоанн, умерший год спустя. В 1137 году епископом в Смоленске стал «скопечь Мануило», тоже бывший грек-евнух на службе у князя. Встречались подобные лица и в лагере еретиков-сектантов – к ним относился, например, Адриан Скопец, осуждённый в Киеве в 1004 году.

В целом в связи с малочисленностью свидетельств о евнухах можно согласиться с мнением доктора исторических наук Александра Назаренко: «для Руси евнушество было столь же необычно, сколь ординарно для Византии».

«Евнух Святополка, имянем Бердий»

Оригинальные сведения о древнерусских евнухах приводятся у историка XVIII века Василия Татищева. Этот автор предлагает собственную интерпретацию эпизода ослепления князя теребовльского Василька Ростиславича в 1097 году. Согласно тексту «Повести Временных лет», глаза у князя Василька вынул ножом некий «Торчинъ, именем Беренди, овчюхъ Святополчь». Имелся в виду слуга князя Святополка, который происходил из народа торков (или близкого к нему племени берендеев). Слово «овчюх» обычно переводится как «овчар». Между тем, у Василия Татищева этот же персонаж назван «евнухом Святополковым, имянем Бердий». Возможно, Татищев предположил в тексте ошибку писца или сам неверно прочёл древнюю рукопись. Однако нельзя не согласиться, что княжий евнух по своему статусу больше подходил для закулисных расправ, чем случайный овечий пастух. Татищев посвятил евнухам отдельное примечание:
«Сие изскопление в древности употребляли для множества жён, и оных употребляли спальниками или ближними в комнате служители для безопасности, как то ныне у многоженных народов употребляемо, что, может, и в христианстве у нас осталось или токмо имя одно употребляли».

Как будто в подтверждение этой версии историка далее в его повествование входит неназванный по имени евнух князя Мстислава Великого. Слуга сообщил своему хозяину о неверности княгини, которая якобы изменяла Мстиславу с тиуном Прохором Василевичем. За это князь сослал Прохора в Полоцк. Впрочем, весь этот сюжет относят к недостоверным «татищевским известиям». Как отмечал Николай Карамзин, «наши летописцы не выдумывали таких непристойных басен», а сама «сказка» о князе и евнухе похожа на аналогичное повествование историка Яна Длугоша о короле Польши.

Читайте наши статьи на Дзен