Марина Цветаева: почему поэтесса уморила голодом младшую дочь
За поэтическим мифом Марины Цветаевой о «светской пустыннице» скрывалась сложная и противоречивая реальность. История ее младшей дочери Ирины остается одной из самых трагических страниц в биографии поэтессы — суровое испытание бытом, которое гений Цветаевой не смог преодолеть.
Нежеланный ребенок
Ирина Эфрон родилась 13 апреля 1917 года — накануне катастрофы, которая изменила Россию. В отличие от старшей дочери Ариадны, появившейся в 1912-м в период относительного благополучия, младшая дочь с первых дней стала для Цветаевой испытанием.
Муж Сергей Эфрон воевал в Белой армии, литературные заработки иссякли, а бытовые навыки поэтессы оказались беспомощными перед реалиями «военного коммунизма». Биограф Виктория Швейцер отмечает, что «поэтический дар и внутренняя одержимость» сделали Цветаеву непригодной к материнству в таких условиях.
Детство впроголодь
Отношения Цветаевой с младшей дочерью складывались трагически. В дневниках и письмах сквозит неприязнь к ребенку, который не оправдал ожиданий — Цветаева мечтала о сыне. Ирина развивалась медленно, что могло быть следствием как врожденных особенностей, так и жестоких условий жизни.
Слушая возгласы «ай дуду», Марина Цветаева не могла побороть неприязни к «тёмной непонятной сущности» своего ребёнка, который не понимал и не отвечал явно завышенным требованиям матери (Алю Цветаева растила почти вундеркиндом).
Предки Ленина: какие факты о них скрывала советская власть
В ожесточение по отношению к дочери могло трансформироваться и чувство вины Цветаевой, поскольку она часто не имела возможности досыта накормить ребёнка. Ирина постоянно была голодной и отчаянно ждала кусочка сахара или картошки от всякого родственника или друга семьи. Ариадна Эфрон предупреждала подругу матери Софью Голлидэй (Сонечку) о том, что с Ириной нельзя говорить о еде, потому что это единственное, что она понимала – и тут же начинала просить есть. Однажды Сонечка сказала Марине Цветаевой: «Я бы просто с ума сошла, если бы мой ребёнок просил, а мне бы нечего было дать…»
«Холод, голод и побои»
Пусть Цветаева и не была душевнобольной, но её поступки всё же трудно назвать нормальными. Привыкшая в дореволюционную эпоху к богемным компаниям и романтическим увлечениям, Цветаева «сбегала» от малышки, которая почти не умела разговаривать. Когда к поэтессе приходили гости, она оставляла дочь в одиночестве качаться в кровати в пустой комнате. Когда Марина вместе с Алей уходили на очередное литературное мероприятие, Ирина оставалась сидеть привязанной к креслу или ножке кровати, замотанная в тряпки.
«Стала привязывать её с тех пор, как она, однажды, в наше с Алей отсутствие, съела из шкафа полкочана сырой капусты», — писала Цветаева в дневниковых записях.
Последнее слово Берии: что он сказал перед расстрелом
По свидетельству художницы Магды Нахман, Ирине Эфрон пришлось испытать «холод, голод и побои». Девочка жила в антисанитарных условиях, потому что её мать не делала уборку в доме.
Марина Цветаева скрывала обстоятельства своей жизни от окружающих. Многие друзья поэтессы даже не подозревали, что у неё есть младшая дочь. В такой ситуации ждать прогресса в умственном развитии Ирины не приходилось – и это, по-видимому, ещё больше ожесточало Цветаеву. Пренебрежительное отношение к сестре переняла и Ариадна.
Доходило до того, что Марина Цветаева откровенно обделяла Иру едой в пользу старшей дочери.
«Ты выжила за счет Ирины», — признавалась она Але.
Подобное поведение встречалось среди русских крестьян начала XX века, которые иногда избавлялись от «лишних» младенцев, переставая их кормить.
Несмотря на тяготы жизни, Ирина была очень музыкальна. Девочка часто напевала «Маена, Маена моя!» («Марина, Марина моя!). Малышка радовалась матери, когда та гладила её по голове или сажала на колени (10 раз за всю жизнь Ирины).
Больше, чем сама Цветаева, её дочь жалели посторонние, например, та же Софья Голлидэй или молочница Дуня, угощавшая девочку сваренными вкрутую яйцами.
Смерть Ирины
Зима 1919-1920 годов в Москве выдалась особенно тяжёлой и голодной. В ноябре 1919 года Марина отдала дочерей – Ариадну и Ирину – в приют в Кунцеве. Но надежды поэтессы на американскую гуманитарную помощь, которой снабжался приют, не оправдались. Цветаева посетила Алю через месяц – и нашла её тяжело больной. Поэтесса забрала старшую дочь домой и сумела выходить её.
А вот Ирине не повезло. Возможно, девочка осталась бы жива, если бы Цветаева согласилась отдать её сёстрам Сергея Эфрона – они настаивали на том, что должны воспитывать племянницу вместо матери. Но Марина Цветаева отказалась от этого.
Когда поэтесса, наконец, добралась до Лиги Спасения Детей, то узнала, что её дочь умерла. Это случилось 2 или 3 февраля 1920 года. Ирина скончалась «от слабости», что фактически означало смерть от голода. В приюте к дочери Цветаевой отнеслись как к «дефективному ребёнку», который, по словам заведующей, «ест ужасно много». В последние дни жизни малышка Ирина постоянно просила «чаю». Никакого обещанного Цветаевой «риса и шоколада» её дочь не получала – рацион в приюте был крайне скудным.
«И я даже на похороны не поехала – у Али в этот день было 40,7 – и – сказать правду?! – я просто не могла», — писала Цветаева. Поэтесса сильно переживала о том, как сможет рассказать о смерти Ирины своему мужу.
В записных книжках Цветаевой, обнародованных в 2000 году, трагедия поэтессы предстаёт во всей противоречивости. После смерти Ирины Цветаева убеждала себя, что вовсе не хотела избавиться от дочери. Обращаясь к покойной, она писала, что если бы та была жива, то она кормила бы её «с утра до вечера».
«Ирина! Если есть небо, ты на небе, пойми и прости меня, бывшую тебе дурной матерью», — восклицала Цветаева.
Между тем, в бытовом плане она попыталась переложить ответственность за случившееся на сестёр мужа, обвинив их в «нечеловеческом отношении к детям». В итоге Цветаева почти что сама поверила в эту ложь. Сергей Эфрон долго не общался с сёстрами, но затем узнал правду. Виновниками трагедии Цветаева считала и большевиков.
«Мама никогда не могла забыть, что здесь дети умирают с голоду», — свидетельствовала Ариадна.
Родив в 1925 году в эмиграции сына Георгия (Мура), Марина Цветаева, казалось, вытеснила воспоминания о заморенной голодом Ирине. Но, вероятно, судьба младшей дочери, на которую «не хватило любви», осталась для поэтессы тяжелейшим внутренним упрёком, подтачивавшим её душевные силы вплоть до рокового дня 31 августа 1941 года в Елабуге.
