Как Курбский стал предателем

Андрея Курбского принято называть «первым русским диссидентом», а его эмиграцию — вынужденной. Князь «жег глаголом» и обличал самого Ивана IV, но сам при этом не отличался добродетелями.

Двойной агент

Интересно, что некоторые люди по-прежнему считают Андрея Курбского «жертвой» в его конфронтации с Иваном IV, якобы Курбскому пришлось бежать из России из-за того, что он боялся царской опалы. В каком-то отношении это верно, только скорее не опалы, а разоблачения, поскольку Курбскому было, чего опасаться.

Его измена началась задолго до того, как он бежал в Литву. Об этом свидетельствует переписка короля Сигизмунда II Августа с витебским воеводой от 13 января 1563 года, то есть задолго до того, как Андрей Курбский покинул «божью землю».
В письме король Сигизмунд просит витебского воеводу, то есть князя Радзивилла, переслать московскому воеводе, то есть Курбскому послание, которое по его словам, могло стать началом некоего «приятного начинания».

Этим «приятным начинанием» стали секретные переговоры Курбского с литовцами. Не стоит забывать при этом, что Курбский был не только «особой приближенной», но и был в курсе всех военно-стратегических дел Москвы, знал все о дислокации войск, составе, вооружении русской армии. Для Польско-литовского государства Курбский был чрезвычайно ценным агентом.

Когда Курбский приехал в Ливонию, то сразу же выдал литовцам ливонских сторонников Москвы, а также рассекретил московских агентов при королевском дворе.

«Защитник крестьян»

Обличительная риторика Курбского в его переписке с Иваном Грозным очень эффектна, что неудивительно: в своих письмах Курбский в огромном количестве использовал цитаты и аллюзии. Однако относиться к ней с полным доверием не стоит, поскольку «защитник малых мира сего», «поборник русского крестьянства» сам в своих методах взаимодействия с различными социальными группами никогда не выказывал демократизма и либерализма. Более того, ни в одном из своих произведений Курбский и словом не упоминает землепашцев, по той простой причине, что дела ему до них не было, а в переписке с Грозным он использовал сетования о их тяжелых судьбах только в качестве риторического приема.

Из литовского периода жизни Курбского известно, что боярин не отличался мягкостью нравов и гуманизмом ни по отношению к ближним, ни по отношению к дальним. Своих соседей он нередко бил,отбирал у них земли, а купцов даже сажал в чаны с пиявками и вымогал у них деньги.

Денежный вопрос

Переход Курбского через границу напоминает по своей драматичности пересечение границы Остапом Бендером в конце романа «Золотой теленок». Курбский прибыл на границу богатым человеком. При нем было 30 дукатов, 300 золотых, 500 серебряных талеров и 44 московских рубля. Интересно, что деньги эти были получены не от продажи земель, поскольку имения боярина конфисковала казна. Также известно, что деньги эти были не из воеводской казны; будь это так, этот факт непременно бы «всплыл» в переписке с Иваном IV. Откуда тогда были деньги? Очевидно, что это было королевское золото, «30 серебренников» Курбского.

Впрочем, судьба этих денег была предрешена. При переходе границы в районе ливонского замка Гельмета, Курбский был попросту ограблен пограничниками. Он прибыл в Гельмет в надежде найти там проводника до Вольмара, но вместо этого боярин-предатель был арестован и в качестве пленника отправлен в замок Армус, где у когда-то грозного воеводы отобрали ещё лошадь и лисью шапку.
В Вольмар Курбский прибыл нищим. Впрочем, вскоре его жизнь снова наладилась.

Переписка

Интересна и показательна переписка Ивана IV со своих бывшим фаворитом и другом. Курбский старательно ищет оправдания своему предателству, но при этом не забывает нападать и обличать царя, церковь (иосифлян), государственный строй.
Иван IV, однако, непреклонен и измену прощать не намерен. Ответное письмо царя в двадцать раз больше того, с каким обратился Курбский. Грозный так обстоятельно отвечает на обвинения, что порой начинает почти что оправдываться. Царь соглашается, что, мол, его «благочестие» было поколеблено еще в юности. Грозный даже соглашается, что допускал какие-то «игры» (возможно, речь идет о зрелищах для народа, зачастую заканчивавшихся чей-либо смертью), но делал всё это, чтобы подданные признали его власть в качестве наместника божьего, а «не вас, изменников».

Цель такого тона (как и всей эмоциональной окраски речи Грозного) вовсе не доказательство чего-либо (хотя это именно то, к чему прибегает Курбский, вставляя в письма цитаты из Цицерона и структурируя ответ по всем правилам риторики). Скорее, Грозный говорит Курбскому то, чего не успели сказать печерские старцы, а именно заставить беглеца взглянуть на совершенное преступление и привести к покаянию. Грозный восклицает:
«Если же ты добр и праведен, то почему, видя, как в царском совете разгорелся огонь, не погасив его, но еще сильнее разжег? […] Разве не сходен ты с Иудой предателем?».

Грозный отмечает даже не то, что Курбский не может покаяться, а то, что и раньше не смог. Отсутствие смирения перед наместной божьей властью (царем) и привело его к измене – вот «задняя» мысль всех его ответов.

Но Курбский остается непреклонен. Интересно заметить, как из состояния нерешительности и колебания воевода приходит к надменности, утверждаясь в своей правоте. Даже исходя из текста писем видно, что Курбский отбрасывает покаяние, заменяя его пространными рассуждениями. Чем дальше, тем рассуждений больше.

Грозный же потихоньку отступается перед этой непреклонностью. Царь своим вторым письмом (которое уже на порядок меньше первого) делает последнее предупреждение:
«Со смирением напоминаю тебе, о князь: посмотри, как к нашим согрешениям и особенно к моему беззаконию…снисходительно божье величество…» «Рассуди сам, как и что ты наделал…» «Взгляни внутрь себя и сам перед собой раскройся!»

На это уже князь Ковельский отвечает самым длинным своим письмом, упражняясь в риторических приемах. Грозный же третьим ответом изменника больше не удостаивает.

Предатель

Роль Курбского была бы не такой роковой, если бы его предательство ограничивалась словами. Но и делами боярин Курбский смог серьезно «насолить» своему Отечеству. Он участвовал в литовском вторжении в марте 1565 года.

По записям, оставленным в дневнике рижского дипломата, победой в том бою литовцы были обязаны именно Курбскому, который хорошо знал местность и специфику русского войска. По словам дипломата, Курбский опрокинул оборону русского войска, разорил четыре воеводства и увел много пленных. После этого он даже просил Сигизмунда дать ему 30-тысячную армию и разрешить пойти с ней на Москву. В доказательство своей преданности, Курбский заявил, что «согласен, чтобы в походе его приковали цепями к телеге, спереди и сзади окружили стрельцами с заряженными ружьями, чтобы те тотчас же застрелили его, если заметят в нем неверность». Что и говорить, языком Курбский владел лучше, чем собственной честью

Читайте наши статьи на Дзен