О ком плакали на Руси
На Руси их сравнивали с жемчугом, ацтеки находили, что они похожи на камешки бирюзы, а в старинных литовских песнях их называли янтарной россыпью, в толковых словарях их определяют как «жидкость, вырабатываемая слёзной железой глазами млекопитающих».
Все это о слезах. А для наших предков плачи имели глубокий смысл и составляли целый пласт народного творчества.
Женская доля
И горе, и радость выражали женщины прошлых веков в поэтических импровизациях. Свадьба, проводы в солдаты и похороны не обходились без плачей и причитаний. Особенно искусных исполнительниц, воплениц, приглашали специально, правда, в основном на свадьбы. А уж в дом, который посетило горе, вопленица приходила сама.
Песни над мертвыми
Обычай «причитать» над мертвыми — относится на Руси к глубокой древности. В 1096 г. Мономах в письме к своей овдовевшей невестке картинно изображает, как она «сядеть акы горлица на сусе древе желеючи», таких образцов много, вплоть до знаменитого плача Ярославны в «Слове о Полку Игореве».
Церковь восставала против этого обычая, боролась с ним и поучениями, и прямыми запретами. Это объясняется не только языческими элементами плача, но и нехристианским характером самого обычая, который так резко противоречил примирительному взгляду христианства на смерть. Смерть же в народных плачах не представляется началом жизни вечной, это — «злодийская смертушка», «злодийка лиходеица — душегубица».
Плачет вдова:
Укатилось красное солнышко
За горы оно да за высокие,
За лесушки оно да за дремучие,
За облачка оно да за ходячие,
За часты звезды да подвосточные,
Покидат меня, победную головушку…
Оставлят меня, горюшу горе горькую,
На веки-то меня да вековечные.
Оплакивание покойников бытовало во всех слоях русского общества. Английский путешественник Коллинз описал похоронный обряд. Он обратил внимание, что не всегда «голосила» сама вдова, иногда вместо нее причитали специально нанятые для этого плакальщицы. При этом существовал ряд правил, отступать от которых во время плача было нельзя. Считалось, что причитать можно только в светлое время суток, но и переусердствовать не нужно, так как безутешные рыдания «затапливают» покойников на том свете. Причитать нельзя было детям и незамужними девушками (за исключением дочери покойного).
Плачет дочь по отцу:
Родимый мой батюшка!
Что ты так крепко спишь,
Спишь, не проснешься?
Недолго тебе у нас в гостях гостить.
Не год и не неделюшку —
Последний тебе часок со минуточкой.
Куда это ты от нас собираешься?
В какую дальнюю путь-дороженьку?
Солдатская беда
Рекрутские плачи гораздо моложе похоронных обрядов. Они появились после введения Петром I в 1699 г. обязательной воинской повинности. Рекрутский обряд был очень простым. Вытянувший несчастливый жребий проходил медицинский осмотр, после чего перед отправкой в солдаты он несколько дней «рекрутился»: напоследок гулял, веселился, катался на запряженной лошади по деревне, прощался со всеми родственниками и знакомыми. Сопровождалось это плачами и причитаниями родственниц служивого или специально нанятой вопленицы.
Вопленица причитает от имени рекрута:
И как у нашего хоромного строеньица,
Как у этого крылечка перёного,
Как у этого столба да у точёного
Есть подогнаны да быстрые лошадушки —
И для меня, да для несчастна добра молодца!
И все извозчики — крестьяне все богатые,
И челом бьют да мне-ка судьи, поклоняются,
И мне желают они доброе здоровьице!
И как до этого до долгого до годушка
И не знали меня добры эти людушки,
И по отчеству меня не называли,
И не били-то челом, низко не кланялись!
И только знать да стали добры эти людушки,
И примечать стали судьи правосудные —
И как надо брать меня на службу государеву!
Рекрутские плачи близки к похоронным. Дело в том, что уход в солдаты в народе приравнивался к смерти. Это и не удивительно, ведь в течение всего XVIII в. служба была бессрочной. Указом 1793 г. был определен двадцатипятилетний, а в 1834 г.— двадцатилетний срок службы. Уходя в солдаты, человек, по существу, навсегда отрывался от родной семьи. Домой он или вовсе не возвращался, или приходил разбитым стариком и калекой. И в причитаниях прямо говорилось, что рекрутчина не только подобна смерти, но даже страшнее ее: это смерть не мгновенная, а мучительная, растянутая на многие годы, на всю жизнь.
Вопленица причитает от имени рекрута:
И охти мне, да добру молодцу, тошнёшенько!
И дайте волю-ка мне, судьи правосудные,
И позвольте-ка вы, власти милосердные
И мне пройти да по хоромному строеньицу,
И по двору пройти, бурлаку, по широкому,
И ко сараю-то пройти да ко высокому:
И мне проститься со хоромным со строеньицем,
И во дворе — да со любимой со скотинушкой,
И во конюшенке проститься со конём добрым.
И вновь возникает в причитании образ женщины: хоть немалая часть плача и рассказывает о тяготах солдатской жизни, все же, большое место уделяется и судьбе матери или жены, оставшихся без кормильца. Солдатку, как и вдову, ожидает непосильный физический труд и вопиющая бедность. Дети солдатки должны будут ходить босиком, питаться жалкими подаяниями.
Плачет жена рекрута:
И я задумалась несчастным своим разумом:
И куда класть-девать сердечных своих детушек?
И во работнички ль отдать — дети маленькие,
И в пастухи ли отдать — дети глупенькие.
Приклоню лучше несчастну буйну голову
И я по сватушкам, по братцам богоданным,
И покорю свое ретивое сердечушко.
И я ко милым ко ветряным невестушкам,
Об меня бедну горюшу не покинули,
И не спустили бы несчастных моих детушек,
И до их по миру-то, бедных, шататься.
Свадебные причитания
Причитания занимали большое место в свадебном обряде. Они исполнялись на сговоре, на девичнике, при ритуальном посещении невестой бани, перед отъездом ее вместе с женихом к венцу. После венчания причитаниям уже не было места. Однако в них не было идеализации жениха и невесты: ни изображений их богатства и «хором высоких», ни показа любовной привязанности между женихом и невестой. Темой свадебных причитаний были прощание молодой с родными, родителями и подругами или описания ее будущей нерадостной жизни в «чужих людях».
Поет невеста:
Отдают меня, молоду,
На чужую на сторону,
За чужово чуженина.
Надо жить-обживатися,
За роботку приматися,
За роботку тяжёлую.
На чужой на сторонушке,
У чужова чуженина
Надо сила звериная,
Могута лошадиная,
Как тока да топеречи
У родимые мамушки,
Мною хлебы приелися,
Артели прихлебалися.
Жанр причитаний, первоначально похоронный, обрел вторую жизнь в праздничный день. Это объясняет представлением свадебного обряда как «условных похорон», в основе которого лежит идея «смерти» невесты в одном качестве и возрождении в другом.
Невеста в своих причитаниях обращалась к подругам с просьбой вспоминать ее на гуляньях, а также к замужней сестре, которая должна была рассказать ей, как нужно жить в «чужих людях». Но чаще всего ее причитания обращены к родителям, которых она вновь и вновь просила не отдавать ее замуж:
Не давай, кормилец-батюшка,
Ты свой-то руки правые
Моему-то злому ворогу,
Не зажигай-ка, родимая матушка,
Свечи воску ярова,
Не сгубляйте красу девичью.
Накануне самого свадебного действа в доме невесты непременно устраивается девичник, во время него к причитаниям невесты присоединялись и ее подруги. При этом происходил крайне важный обряд: будущей жене расплетали косу и вынимают из её волос ленту, именуемую «волей», которая затем отдавалась младшей сестре либо незамужней подруге. Затем молодую вели в заранее истопленную баню «смывать волю». После бани молодой расчесывали волосы, но в одну косу уже не заплетали: теперь невеста могла носить только две косы, как символ замужества.
Уж ты мила моя подружечка,
Уж ты выстань из дубовой лавицы,
Уж ты расчеши мои русы да волосочки,
Уж вплети мне алу да ленточку,
Уж перечеши меня по-старому
Да по-прежнему.
Уж ты положь вольну-то волюшку,
Светлую да светлицу,
Дорогу да девью красоту,
Хазову да повязочку!
