Самозваный портрет самозванца
Был в Историческом музее такой экспонат. Портрет чернобородого атамана Пугачева. Картина как картина, довольно неуклюже выполненная. Только вот через казацкую шапку внимательно смотрят глаза Екатерины II, а сквозь кафтан Емели проступают очертания государыни императрицы. Один холст объединяет смертельных врагов. Царицу-немку, которая хотела быть самой русской правительницей России, и бунтовщика-самозванца, выдавшего себя за ее покойного мужа. Петра III, который, как известно, умер при довольно подозрительных обстоятельствах.
«Второй слой» картины обнаружили при реставрации в 20х годах прошлого века. Вокруг «двойного портрета» тут же сложилась целая легенда. Якобы, когда пугачевцы захватили Илецкий городок, они нашли там портрет Екатерины. И местный иконописец-самоучка из староверов тут же изобразил поверх ненавистной государыни самозваного «царя-батюшку Петра III».
А весной 2011 года «уникальную картину» убрали из экспозиции ГИМА. Почему? Оказалось, что изображение Пугачева – фальшивка. Его написали поверх портрета Екатерины не раньше 19 века, что неудивительно на фоне тогдашнего интереса к Пугачевщине (вспомним хотя бы Пушкина с его «Историей Пугачевского бунта» и «Капитанской дочкой»). Портрет самозванца сам оказался самозванцем.
В России завтра празднуется день освобождения Москвы и России от поляков – и в том числе от целой плеяды Лжедмитриев. Правда, до сих пор не до конца ясно, кем все-таки был Лжедмитрий I и насколько необоснованными были его притязания на престол. Откуда взялась такая мощная традиция самозванчества? На самую вершину власти в допетровской Руси и в России практически невозможно было подняться просто «по праву сильного», «из грязи» и основать новую правящую династию. Попытка Бориса Годунова закрепиться у власти закончилась крахом; Алексашка Меньшиков после смерти Петра мог стать временщиком, но не царем. Поэтому всегда требовалось прикрываться авторитетом «законного царя». В этом смысле дважды «самозваный» портрет Пугачева может служить отличным символом двойственности понимания власти в России. Того призрака законности, за которым, возможно, гоняются до сих пор.
Федор Панфилов
