«Матушки» Ксении Лученко. Жены священников о жизни и о себе
Матушки, как правило, отказываются от интервью, от всякого рода публичности, повседневная жизнь священнических семей тщательно охраняется от посторонних взглядов. Но Ксении Лученко, автору книги «Матушки: жены священников о жизни и о себе», удалось раскрыть особенности жизни жен священников.
От теме: Их называют «матушками», по аналогии с тем, как священников называют «батюшками». Обычно семейная жизнь русского духовенства тщательно скрывается от постороннего взгляда. Жизненный опыт матушек — во многом опыт ежедневных жертв. Но проблемы у нас у всех общие. Как их преодолевают матушки, жены тех священников, к которым мы часто обращаемся за советом?
О героинях:
Светлана Соколова, матушка протоиерея Николая Соколова, член семьи Соколовых, знакомой многим православным: Наталья Николаевна Соколова, трагически погибший отец Федор Соколов и его брат епископ Сергий, церковный писатель Николай Евграфович Пестов — на протяжении всего XX века являли образцы служителей Церкви.
Олеся Николаева, известная писательница, поэтесса. Произведения матушки Олеси переведены на 6 языков. Рекомендацию в Союз Писателей Олесе Александровне давал Булат Окуджава. В 2012 году награждена Патриархом Кириллом Патриаршей литературной премией. Олеся Николаева — жена протоиерея Владимира Вигилянского, который происходит из старинного священнического рода, известного с XIX века.
Наталия Бреева —жена протоиерея Георгия Бреева, духовника Московской епархии, одного из старейших клириков Москвы. Матушка Наталия происходит из старинного православного рода, ее семья всегда сохраняла патриархальные традиции предков. Так, долго в ее роду было правило: по воскресеньям накрывать столы и угощать всех бедных и страждущих. Эту традицию матушка Наталья поддерживает и сегодня. Мать, Анна Дмитриевна, пережила войну и страшную блокаду, в советское время сохранила твердую веру в Бога, которую и передала своим детям.
Воспоминания этих и многих других матушек, их семьи и вера — образец уверенности в Божией милости и пример твердого следования Евангельским заповедям.
От автора:
Признаюсь, с матушками было трудно договориться об интервью. Они внимательно следят за впечатлением, которое они производят, ведь по ним судят и об их муже, и о приходе, на котором муж служит. Их жизненный опыт – во многом опыт ежедневных жертв и компромиссов, с одной стороны, и постоянного творческого переосмысления семейных традиций – с другой. Кто-то готов часами делиться этим опытом, другие – лишь пунктиром намечают главное. Поэтому тексты очень неоднородны: каждый отражает характер и личную философию героини.
Чтение этих историй помогает разрушить стереотипы. Нет идеальных православных семей. Есть очень разные реальные семьи, каждая – отдельный живой организм. Впрочем, книга и не о семье как таковой. Она о судьбах, о преемстве поколений – в семье и в Церкви…
А началось все с идеи делать программу, похожую на «Пока все дома» только в православных семьях, в семьях священников. Но с этой идеей не сложилось, нам просто стало жалко редактора, который будет обзванивать батюшек, матушек и получать бесконечные отказы. Но мне хотелось показать живую жизнь церкви, мне казалось – люди ждали такого рассказа. Мне всегда обидно представлять, что уходят люди, уходит эпоха, а у нас может ничего не остаться.
Немного личных впечатлений о книге
Матушка Ольга (Ольга Юревич)
О книге: Разные матушки — значит, разные у нас в Церкви батюшки. А разные и такие замечательные батюшки — значит, у нас Церковь как семья. У меня семеро детей, и все семь — разные, особенные. Если бы было у нас в Церкви все похоже, одинаково, это было бы ужасно!
О служении: Однажды я пришла на службу с детьми, постарше рядом стоят, самая маленькая на руках. Служили мы тогда в бывшем свинарнике, храма у нас не было. И в общем не заметила я как лялечка стала дергать ручник на иконе и икона покосилась. Бабушка, стоявшая рядом сказала: «Что ты тут безобразничаешь, выйди из храма». Вышла я из храма, подошла к забору и заплакала. Батюшке говорю: «Это было так страшно – из моего храма меня да выгнали». Думала приголубит, пожалеет. А он говорит: «Из чьего храма? Из твоего? Это храм Божий, а ты в нем только служить можешь».
Отец Андрей Юревич выступал как батюшка и как муж:
Матушка, конечно, в моей жизни как батюшки и как человека очень большую роль играет. Причем, как-то это она это незаметно делает. Как в старину, помните, всегда же говорили царь-батюшка и царица-матушка. Царица – это такой ход к царю, хороший. Царица-то добрая, а царь строгий. Так что когда «попечаловаться» надо – тогда к ней ходили. Так и матушка по жизни несет служение.
Матушка Ольга Юревич, «Тогда уж являйся и мне!» (фрагмент из книги)
Я москвичка. У мамы с папой одна. Они у меня инженеры, и старались дать единственной дочке все самое лучшее, что только могли. Я всю жизнь мечтала о братьях и сестрах, но так и осталась единственной, потому родительскую заботу делить мне было не с кем. Так и вышло: закончила московскую немецкую спецшколу, художественную школу, на пианино меня научили играть. Потом поступила в Архитектурный институт. Жизнь была насыщенная и вполне светская. С батюшкой я познакомилась еще до института на подготовительных курсах. Мы, вообще, очень рано поженились: ему было 19 лет, а мне только-только 20 исполнилось.
В начале 80-х годов решили уехать, куда глаза глядят. А глаза у нас особо никуда не глядели, потому что мы были москвичи и вообще не знали, есть жизнь за МКАДом или нет. Батюшка любил рассказывать, что родился в Сибири, говорил: «я сибиряк». Он меня как раз этим покорил, когда мы познакомились. Я чуть не упала: в Москве сибиряк! А потом оказалось, его папа был там на практике после медицинского института, вот он там и родился, а в 4 месяца его из Сибири вывезли. Вот такой сибиряк. Ничего не помнит. И мы написали друзьям его отца, они ответили: нужны архитекторы — приезжайте. И мы раз — и поехали. Буквально за месяц собрались и так оказались в Сибири. Лесосибирск тогда был молодой город, мы его даже не смогли найти на карте. Только знали, что где-то севернее Красноярска.
В Сибири батюшка стал главным архитектором города, я вторым и последним. Нам нравилось: мы были молоды, простор для творчества широкий, потому что архитекторов в Сибири очень мало. Года четыре мы отмокали от столичной шелухи и совершенно не думали ни о Боге, ни о вере…
И все в нашей жизни было так, как нам хотелось. Все устоялось, и было хорошо: и любовь, и детки, и домик. Мы переехали из пятиэтажки в деревянный дом: 2 комнатки и кухня, и огородик вокруг. Все-все наши мечты исполнились. И тут нам стало как-то не по себе. Мы почувствовали, что все хорошо, а что-то плохо. Но что? В душе плохо, чего-то не хватает. Как в Сибири говорят, «нехватат».
Помню, на Пасху я испекла кулич. И батюшка сказал, что надо его освятить. У нас в городе церкви никогда не было, даже до революции в этом месте была разбойничья деревня. И мы поехали в Енисейск и увидели там отца Геннадия Фаста. И мы с ним разговорились, но о вере особенно не говорили. О Льве Толстом, о Горьком, я помню, говорили, в общем, о том, что нам интересно было. Мы, если честно, скучали там по интеллектуальным разговорам, люди там попроще немножечко. А отец Геннадий нас поразил, потому что у нас было очень такое репинское представление, что поп должен быть с красным носом, с налитыми кровью глазами, жирный. А тут отец Геннадий, такой эрудит. Он — физик по образованию. В Томске он закончил университет, а потом аспирантуру, но защититься не успел, где-то на последних годах аспирантуры его выгнали за веру. Мы были поражены, что человек верующий, может быть таким интересным и развитым…
После этой беседы целый год мы мечтали о следующей Пасхе, о встрече с этим священником, о беседе с ним. И через год опять на Пасху (я была беременна третьим ребеночком) мы поехали уже с четкими планами позвать его в гости и как следует дружить. Позвали, он приехал с матушкой. И мой батюшка вцепился в отца Геннадия, а я вцепилась в матушку. Потому что увидела женщину, какой раньше нигде ее не встречала. Я была потрясена, это был взгляд в другой мир. И когда они уехали, я укладывала детей спать, они и говорят: «Мама, ты слышишь, как у нас в доме тихо?». Я говорю: «Как это тихо?». Они мне в ответ: «Ну, послушай». И вдруг я поняла, что у нас в доме какая-то атмосфера не такая, какая была. Это было удивительно. Потом-то я это поняла, а тогда была ошарашена. И батюшка буквально на следующий день уехал в Москву с подаренной отцом Геннадием Фастом маленькой книжечкой Евангелие от Иоанна. Уехал и возвратился через пару недель — месяц, я точно не помню, уже верующим человеком. Это было явное рождение свыше.
Наверное, мы все пережили момент рождения свыше, когда ты на самом деле немножко выпадаешь из жизни, из практики, немножко блаженным становишься, совсем невменяемым. Вот он немножко такой и был. То есть с ним даже невозможно было поругаться, он не ругался. Одна, удрученная, я решительно пошла к этим иконам (я помню, что я была совершенно неверующая) и даже не со злостью, а с каким-то отчаянием уже, сказала: «Знаешь, Господи, если Ты есть, то давай, являйся и мне. Что такое, в конце концов?! У нас все было хорошо, была семья, а теперь я брошенная, и у нас все плохо. Раз так, тогда давай являйся и мне!» И вот я не помню, в какой момент, не то, что я прям сразу засветилась и крылья у меня выросли, не было этого, но очень быстро я уверовала. Я когда батюшке через год об этом рассказывала, как я уверовала, он говорит: «Как ты могла так нагло к Господу!»Я говорю: «Так получилось. Я в Него не верила, просто требовала. Я понимаю, что так нельзя». А он говорит: «Знаешь, Господь к тебе как отнесся? Как к ребенку». Когда ребенок иногда: «Мам, мам», — мы же его не гоним, говорим: «Что у тебя?». Вот Он ко мне так отнесся. Не наказал, не щелкнул по носу, а дал такое счастье. Я очнулась верующей, и там дальше куда-то покатилось, полетело».
Читайте наши статьи на Дзен
