Исихастизация политики

Мы приводим отрывок из недавней лекции «Современный исихазм», которую один из ведущих исследователей исихазма, директор Института Синергийной Антропологии, Сергей Сергеевич Хоружий прочел в Варшавском университете.

Лектор касается политического исихазма, понятие которого было введено в исследовательскую науку Гелианом Прохоровым в 1960-е годы. В ходе рассуждений над данной дефиницией Сергей Хоружий уточняет это понятие и раскрывает одну наиболее важную для исследования исихазма его сторону.

Исихазм — духовная практика уединенной молитвы ради приближения к Богу, восхождения к Богу, которая складывалась, начиная с эпохи первых отцов-пустынников, то есть с IV века.

Уточнение дефиниции

В исследованиях исихазма существует термин «политический исихазм», однако исихазм политической природы иметь не может. Это – духовная практика, и его природа – антропологическая, онтологическая, мистико-аскетическая, которая альтернативна политической природе и с нею несовместима. И отсюда вытекает простой вывод: исихазм не может быть «политическим исихазмом». Мы не говорим этим, что «политического исихазма» не может существовать, но говорим, что в строгом смысле, такое название может носить лишь нечто, что  является не исихазмом, а разве что «политизацией исихазма», которая подменяет его истинную природу – политической природой.

Конечно, все это – лишь формальные уточнения дефиниций, и пока они могут казаться пустой схоластикой, спором о словах. Но, как дальше увидим, сближение исихазма с политикой может происходить двояким образом, так что возникают два разных рода явлений и, чтобы не утерять существенные различия между ними, наши уточнения оказываются необходимы. Таким образом, их применение к реальным явлениям истории исихазма приносит содержательные следствия.

Исихазм и политика в Византии

Прежде всего, в свете наших уточнений нужно взглянуть на те явления, которым автор термина и понятия, Гелиан Михайлович Прохоров, дал изначально название «политический исихазм». Это – хрестоматийный пример Византии в середине XIV в., когда исихазм в период Исихастских споров и особенно после своей победы в них приобрел весомейшее влияние на все сферы жизни византийского социума, в том числе, и на сферу политики.

Что нам сейчас важно в этом примере? – Важно, что, оказывая влияние на политику, сам исихазм, в чем нетрудно убедиться, отнюдь не изменил своей мистической и онтологической природе. Он не переродился ни в политическое, ни в какое-либо иное явление. В исихастском сообществе не было никакого отхода от исихастской практики, она не отодвигалась в сторону, не вытеснялась политической активностью и подвиг восхождения к обожению оставался единственной целью и назначением жизни исихаста. Исихазм здесь не приобрел политической (или какой-либо иной) природы взамен своей собственной, и ввиду наших уточнений, мы должны заключить, что в этих византийских явлениях и процессах не возникало, строго говоря, какого-то нового «политического исихазма», а проявлял себя лишь все тот же, всегда равный себе, единственный подлинный исихазм.

С другой стороны, однако, в этих явлениях, несомненно, происходило необычное, даже небывалое сближение исихазма, исихастского сообщества, и сферы политики. Если мы не интерпретируем это сближение как появление политического исихазма, то как его надо квалифицировать, в чем его существо? Ответ достаточно прост. Исихазм и политика – две глубоко различные, разноприродные сферы и чтобы они достигли сближения, одна из них или они обе должны измениться. Какая же из двух сфер тут менялась? Мы видим, что исихазм тут не изменял своей природы – и заключаем, что, стало быть, изменялась политика! Итак, в Византии XIV в. не исихазм становился политическим, а политика делалась исихастской, испытывающей влияние и воздействие исихастской традиции, исихастских начал. Достигая высокого подъема, исихазм сумел изменить, сделать в некой мере «исихастской» политику окружающего социума.

Примыкающий слой

Подобные явления описываются в синергийной антропологии посредством таких понятий как примыкающая практика и примыкающий слой. Политический класс Византии прибегал к указаниям исихастов, к исихастскому наставничеству, в некой мере усваивал исихастские установки – и это означает на нашем языке, что политический класс включался в  примыкающий слой исихастской традиции. Итак, не политизация исихазма, но «исихастизация политики», исихастское претворение политической сферы — так мы прочитываем наследие Исихастского возрождения. Подобные же процессы происходили и в других сферах византийской жизни, прежде всего, в культуре. Культурный слой также делался примыкающим и влияния исихазма в искусстве были не менее значительны, чем в политике. Историки, искусствоведы сегодня изучают и очень подчеркивают их – однако не думают утверждать, что исихазм тут превращался в художественное явление и появился некий «художественный исихазм»…

Исихастизация Московской Руси

Аналогичный пример, хотя, по-видимому, и с меньшею степенью включения политического класса в примыкающий слой исихазма, можно видеть в Московской Руси в эпоху преподобных Сергия Радонежского и Андрея Рублева. Здесь так же, как и в византийском Исихастском возрождении, примыкающий слой небывало растет и ширится, затрагивая все слои общества, влияния исихазма проникают в русскую культуру, и все это – одна из главных причин, по которым о. Павел Флоренский утверждал, что эта эпоха – акмэ России. Но в то же время, сферы политики, власти, государственности в большой мере строятся под эгидой совсем других начал, далеко не исихастских, несущих в себе пренебрежение к личности; исихастизация политики здесь выражена гораздо слабее, чем в Византии XIV в.

Подъем исихастской традиции в XIX веке

И эта же русская черта вновь проявляется в следующий период подъема исихастской традиции, в эпоху русского старчества XIX в. Благодаря этому новому явлению, примыкающий слой тогда снова необычайно вырос, снова ярко и сильно себя проявлял в культуре (достаточно назвать имя Достоевского) – и снова лишь слабо сказывался в политике, еще слабее чем в Московской Руси. В Имперской России отнюдь не складывалось исихастизации политики, и политический класс, класс государственный и начальственный, входил в примыкающий слой исихазма лишь минимально, в порядке редких исключений. Не стоит забывать об этой тенденции при оценке современных процессов.

Такова наша характеристика тех явлений, которые покрывались термином «политический исихазм» и которые мы находим более адекватным рассматривать как явления «исихастизации политики». Термин же «политический исихазм», по нашим уточнениям, должен скорее относиться к явлениям другого рода, в которых не политика подчиняется исихазму, но исихазм – политике. В таких случаях исихазм испытывает, если выразиться по Флоровскому, псевдоморфозу – извращение и подмену своей природы.

Читайте наши статьи на Дзен