«Русские варвары»: в чем все завоеватели всегда обвиняли Россию

На Западе к русским всегда относились предвзято и недоброжелательно, часто с ненавистью и злобой. Тем более это проявлялось, когда речь шла о военных конфликтах с Россией. В них наша страна, по мнению агрессоров, воевала «нечестными» и «нецивилизованными» методами.

Коварный и жестокий враг

Впервые упоминания о «варварской Руси» мы встречаем у византийских авторов, которые освещали период русско-византийских противостояний, длившийся с начала IX по начало XI века. Называют разные причины этих конфликтов. Один из них, по мнению историков, связан с намерением русов взять под контроль торговый путь «из варяг в греки». А поддержка Византией злейшего врага Руси – Хазарского каганата — спровоцировала набеги на Константинополь.

В «Житии Георгия Амастридского», созданном между 820 и 842 гг. византийским писателем, впоследствии Никейским митрополитом Игнатием, описывается нападение росов на Пафлагонию – византийскую колонию у южного берега Черного моря. Игнатий характеризует воинов Руси как народ в «высшей степени дикий и грубый», руководствующийся «зверскими нравами», которому неведомо ничто человеческое. Добравшись до Византии «губительный народ» не щадил ни старцев, ни младенцев, сея смерть везде. Автор вспомнил и о традиции росов осквернять храмы и избивать иностранцев. Этой грубой языческой силе, убивающей девиц, мужей и жен, ничто не может противостоять, – пишет Игнатий.

Константинопольский патриарх Фотий стал свидетелем нападения росов на византийскую столицу в 860 году, о чем упомянул в нескольких своих произведениях. В своей «Речи на нашествие росов» он сравнивает этот народ с саранчой, пожирающей жатву и плесенью, уничтожающей виноград. По словам Фотия, росы коварно напали на Константинополь, воспользовавшись отсутствием императора и войска (Византия в то время вела кровопролитную войну с Болгарским ханством).

Патриарх отказывает росам в каком-либо знании военного искусства, все свои победы, по его мнению, враг одерживают только благодаря тому, что «он так быстро нахлынул на наши пределы» и со звериной жестокостью расправился с беззащитными жителями. После своего отступления они оставляют землю, наполненную мертвыми телами и реки, побагровевшие от крови, – живописует Фотий.

Угроза Европе

В 1561 году в Нюрнберге свет увидела гравюра, на которой изображены вооруженные луками солдаты, расстреливающие женщин и детей. Гравюра сопровождалась припиской, которая не оставляла сомнений в том, кто вершит злодеяние: «Весьма мерзкие, ужасные, доселе неслыханные, истинные новые известия, какие зверства совершают московиты с пленными христианами из Лифляндии, мужчинами и женщинами, девственницами и детьми».

Шел четвертый год Ливонской войны, в которой друг другу противостояли Русское царство и Ливонская конфедерация. Война стала следствием заключенного в 1557 году  между Ливонской конфедерацией и Польско-литовской унией Позвольского договора, грубо нарушившего русско-ливонские соглашения и включавшего в себя статью об оборонительно-наступательном союзе, направленном против Москвы.

Ливонский орден терпел от русских войск одно поражение за другим, пока на его сторону не встали сначала Польша и Литва, а затем Швеция и Дания. Кроме усиления военной мощи противники прибегли к еще одному средству – пропаганде. Московитов изображали «дикими азиатами», несущими угрозу «цивилизованной Европе».

Польский король Стефан Баторий держал при своем войске походную типографию, которая не жалела краски, чтобы очернить действия русского царя Ивана Грозного и его армии. Целью информационной кампании, развернутой коалицией против Москвы было сформировать представление о русских как о жестоких, агрессивных варварах, рабски покорных своим тиранам и творящих в Ливонии неслыханные для европейцев злодеяния.

Первоначальные успехи русской армии в пропагандистских листовках объяснялись прирожденной склонностью московитов к насилию, а их мужество – тем, что Иван Грозный брал в заложники родственников военачальников, заставляя последних тем самым сражаться, не щадя ни себя, ни своих солдат. В период Ливонской войны впервые упоминается суровый климат России, который мешает полноценно вести с русскими войну.

Так, польский дипломат Рейнгольд Гейденштейн, оправдывая неудачную осаду Пскова армией Батория, писал: «Морозы были так сильны, что лишь только кто-нибудь выходил из палатки, как отмораживал… нос, уши, лицо, и затем умирал». Вывод делался однозначный: победить врага, которому на помощь приходит сама природа почти невозможно.

Игра не по правилам

Большую роль в формирование на Западе представлений о русских методах войны внес поход в Россию Наполеона. Для французского полководца любая война была сродни шахматной партии, которую можно выиграть только, четко зная правила игры и предугадывая действия противника на несколько ходов вперед. Русская армия с самого начала вторжения Наполеона стала действовать вопреки правилам ведения войны, что вводило императора в замешательство.

Показательны в этом отношении были бои под белорусским городком Островно с 13 по 15 июля 1812 года, которые полки 1-й армии Барклая-де-Толли дали авангарду французского войска. Не имея достаточно сил, русские выбрали тактику быстрых нападений и внезапных отступлений. В одном из писем генералу Дантану подчиненный писал, что русские избегают прямого боя и практически не препятствуют продвижению французов. Наполеон до последнего верил, что Барклай намерен защищать Витебск. Каково же было удивление французского императора, узнавшего, что русские войска под прикрытием лесистой местности ушли по направлению к Смоленску.

Еще большей неожиданностью для Великой армии стала тактика «выжженной земли», применяемая русскими войсками при отступлении. Вопреки всем канонам военного искусства русские полководцы упорно избегали генерального сражения и продолжали отступать, уничтожая на своем пути населенные пункты, где неприятель мог найти кров и еду.

Наконец Наполеон дождался решающей битвы, однако Бородинское сражение  не принесло ему долгожданного перелома в войне. Когда после боя за Шевардинский редут он спросил у своего генерала, сколько русских взято в плен, тот ответил, что «ни одного»: «русские предпочитают умирать, а не сдаваться».

Сдача и поджог Москвы лишний раз убедили императора в том, что русские – варвары и цивилизованные способы ведения войны с ними не работают. Нигде в своей практике он не видел, чтобы население могло пойти на уничтожение своей исторической столицы!

Лев Толстой об этом писал так: «Со времени пожара Смоленска началась война, не подходящая ни под какие прежние предания войн. Сожжение городов и деревень, отступление после сражений, удар Бородина и опять отступление, оставление и пожар Москвы, ловля мародеров, переимка транспортов, партизанская война – все это были отступления от правил».

Коварством французские генералы называли тактику быстрых набегов казачьей кавалерии и партизанских отрядов, что приводило отступающую Великую армию в ужас. Несостоявшиеся завоеватели объясняли это тем, что русские боятся вступать в открытые боестолкновения, а поэтому под покровом темноты нападают на разрозненные отряды французских войск. Особенно досаждали французам казаки, которые своими действиями, по словам одного из французских военачальников, «парализовали стратегический и тактический гений Наполеона».

Сам Бонапарт отказывался признавать свое поражение в России. Погубил Великую армию, по его словам, «Генерал Мороз», который стал полной неожиданностью для французов, не привыкших к такой резкой перемене климата. Кроме того, он пытался всех убедить, что «бездарные московиты» попросту «закидали трупами» французов. Досада императора понятна. Он не мог заявить всему миру, что проиграл «дикарям», которых до этого два раза побеждал в баталиях на европейских полях.

Во всем виноват противник!

Еще до нападения на СССР лидеры нацистской Германии начали формировать образ советского государства, как ненадежного и коварного соседа. Так что вошедший в 22 июня 1941 года в 5:15 утра в кабинет Молотова германский посол Шуленбург имел уже отшлифованный меморандум об объявлении войны со списком многочисленных претензий к советскому руководству, которыми Берлин прикрывал начало военных действий.

Гитлер обвинял Советский Союз в том, что он вопреки соглашениям с Германией вел на немецкой земле и смежных территориях подрывную деятельность, заключавшуюся в коммунистической и антигерманской пропаганде, шпионаже, подготовке актов саботажа и диверсий. Германская сторона утверждала, что в результате действий советских агентов было якобы взорвано 16 немецких надводных кораблей.

В Берлине СССР обвиняли в подготовке госпереворотов в ряде европейских стран, направленных на свержение прогерманских правительств, как, например, в Румынии в январе 1941 года и Югославии в марте того же года. Выражали недовольство руководители рейха и скрытыми намерениями СССР разыгрывать политические комбинации с Великобританией, направленные против Германии вопреки предварительным договоренностям.

Разумеется, с началом войны информационные атаки на СССР лишь усилились. Однако после первых неудач германской военщины на советской земле тон их заметно изменился. Теперь пошла череда оправданий провального блицкрига, виновником чего были «неправильные», непредсказуемые и вводящие в заблуждение действия русских. Так Гитлер во время одной из застольных бесед заявил: «Вся война с Финляндией в 1940 году – равно как и вступление русских в Польшу с устаревшими танками и вооружением и одетыми не по форме солдатами – это не что иное, как грандиозная кампания по дезинформации, поскольку Россия в свое время располагала вооружениями, которые делали ее наряду с Германией и Японией мировой державой».

Чем большим провалом оборачивались наступательные действия Германии, тем усердней трудилась геббельсовская пропаганда. Из ее арсенала вытаскивались проверенные временем штампы о «нечестности» русских, которые дорабатывались уже в духе нацистской идеологии. Красная Армия в них называлась сборищем «недочеловеков», которых большевики тысячами гонят на убой, в то время как германское командование воюет гуманными методами, оберегая своих солдат от неоправданных рисков.

Все чаще Берлину приходилось искать оправдание отсутствию какого-либо продвижения на Восточном фронте. Начальник Генштаба сухопутных войск Германии генерал-полковник Франц Гальдер в своем дневнике записал, что недопонимание потенциала русских во многом связано с режимом жесточайшей секретности в Красной Армии и всей советской оборонке.

«Сложившаяся обстановка все более очевидно свидетельствует о том, что мы недооценили русского колосса, который последовательно готовился к войне с той очевидной и беспощадной решительностью, которая так характерна для тоталитарных государств», – читаем мы у Гальдера.

Уже в первую зиму 1941-42 годов возрождается миф о «Генерале Морозе», от которого коченеют руки, замерзает оружейная смазка, растут небоевые потери. Дальше приходит черед весенней распутицы, которая мешает двигаться не только гужевому транспорту, но и затрудняет продвижение бронетехники.

В конце войны немцы, несшие огромные потери, нашли новую причину своим поражениям. Оказывается, Германия несопоставима с Советским Союзом по людским резервам. «На место одной разбитой дивизии Красной Армии русские выставят еще две таких!», – негодуют в Генштабе вермахта. Впрочем, в последние месяцы войны Берлину было уже не до оправдания собственных просчетов – Гитлера и его подчиненных все больше охватывало чувство обреченности и отчаяния.

Читайте наши статьи на Дзен