Офени: почему русские уголовники использовали именно их жаргон

Бабки, пахан, лох, шуровать – эти и многие другие слова появились в уголовном жаргоне из тайного языка странствующих коробейников офеней. И на то были свои причины.

Ботать по фене

В монографии «Особенности возникновения и развития организованной преступности в дореволюционной России» О. Калпинская справедливо отмечает, что к началу XVIII века на территории страны сформировались «корпорации бродяг», промышлявших мелкими кражами и попрошайничеством. Именно их и принято считать костяком «ордена воров», которых сегодня называют ворами в законе. В элиту входили воры-карманники и медвежатники – те, кто обладал виртуозными техническими навыками. Кроме них к началу XX века в стране орудовало немало банд конокрадов, которые воровали, перекрашивали, перегоняли и продавали лошадей; картежных шулеров и фальшивомонетчиков.

В XVIII веке встречались целые селения разбойников и воров. К тем же временам относят появление воровских законов, из которых до сегодняшних дней сохранились такие, как внесение платы за вступление в воровское братство, прохождение обряда посвящения, замена имен прозвищами и общение на фене – тайном языке бродячих торговцев офеней. Примечательно, что одним из первых, кто показал, что истоки уголовного арго лежат в тайном языке офеней, был известный фольклорист и этнограф, автор легендарного «Словаря живого великорусского языка» Владимир Даль.

Не обманешь – не продашь

В 60-е годы XIX века князь-беллетрист К. Мещерский писал, что каждый на Руси – от Вислы до Тобольска и от Дона до Лены – знает офеней, вечных странников, говорящих на своём кодовом языке, неустрашимых и хитрых и обманывающих везде, где обмануть можно. Хотя основным промыслом офеней была продажа разных мелочей (тесьмы, лент, иголок, ниток, пуговиц и другого кустарного товара), в их лексике было мало профессиональных слов, связанных с торговлей. Причины понятны: когда продавцы, переговариваясь между собой, употребляют непонятные для других слова, они получают больше возможностей обмануть покупателя.

Как пишет Н. Хаджаева в монографии «Лингвокультурологический аспект возникновения в языке социальной лексики», в возрасте 8 лет мальчиков начинали обучать офенству. Наряду с побоями и лишениями, голодом и отсутствием постоянного дома детям, чтобы выжить, приходилось постоянно перенимать и совершенствовать приемы взрослых, которые обманывали покупателей при любом удобном случае. А чтобы дело точно выгорело, в разговоре между собой офени пользовались тайным языком. К тому же среди них было предостаточно людей с криминальным прошлым, разбойников, которые рано или поздно повторно оказывались на каторге и обучали коллег-каторжан секретному языку.

По Владимирскому тракту

Важно и то, что офенями принято называть крестьян Владимирской губернии. Большая их часть старалась не уходить далеко от родного края. Поэтому те преступники, которых гнали по знаменитой Владимирке на каторгу, могли, общаясь с офенями или слыша их речь, заимствовать отдельные их слова. Конечно, непосвященные не догадывались, что: фраза «Кчон не мастырит, тот не бряет» означает известную пословицу «Кто не работает – тот не ест» и что хаза – это притон, лох – изначально мужик, крестьянин (сейчас — доверчивый и не слишком умный человек), пахан – изначально хозяин (сейчас — опытный вор), клёво – хорошо, лафа – свободная жизнь, стрема – опасность. Но порой семантика отдельных слов угадывалась из контекста.

Чужой среди своих

Употребление даже отдельных слов в речи позволяло и офеням, и уголовникам не только размыть смысл сказанного, но и идентифицировать говорящего, быстро установить его принадлежность к странствующе-преступной среде, понять, что он свой. По наблюдениям земляка владимирских офеней, сенатора и экономиста В. Безобразова, они отличаются от обычных крестьян низким ростом, вертлявостью, одеждой, бытом и собственным лексиконом. Жизнь по понятиям и феня позволяли преступникам дистанцироваться от общества, обособляться и подчеркивать свою непохожесть на остальных.

Знание языкового кода было крайне важно еще по одной причине. Оно помогало выявить засланного казачка – человека, которого правоохранительные органы могли внедрить в уголовный мир. Я. Красковский в статье «Уголовный жаргон» рассказывает, что для обозначения доносчика, осведомителя уголовники использовали не только хорошо известное «стукач», но еще с десяток синонимов. Например, брус лягавый – осведомитель-заключенный, или духарь — любой доносчик. При этом оперативник, пытающийся выдать себя за вора в законе или закоренелого рецидивиста, проваливали чаще всего именно языковой экзамен.

Криминальный талант вечных странников

Ошибочно полагать, что офенский лексикон знали только коробейники Ковровского и Вязниковского уездов Владимирской губернии. Владимир Даль пишет, что им пользовались многие профессиональные сообщества и социальные группы, чья жизнь предполагала постоянные перемещения. На офенском умели общаться нищие и раскольники, ямщики почтовых трактов и крестьяне, работающие на отхожих промыслах, торговцы-разносчики и даже мелкие купцы. Непонятный другим язык был удобным механизмом: он позволял обсуждать дела, в том числе и схему облапошивания, прямо в присутствии покупателя.

Язык офеней прижился также в преступной среде. Владимир Даль отмечал, что в Тверской и Рязанской губерниях был распространен так называемый кантюжный язык, в основе которого лежал офенский. На нем разговаривали записные нищие и мошенники, разбойники и конокрады. Например, воры-карманники (ширмачи) охотно употребляли офенское слово «ширман», означающее карман. При этом со временем у «ширмана» появились десятки синонимов: балка, шхера, гужак – для обозначения различных типов карманов. Используя офенский язык, уголовники могли без проблем общаться друг с другом на любые темы в присутствии охранников: обсуждать способы нарушения тюремных правил, варианты мести надзирателю или даже план побега.

Читайте наши статьи на Дзен